- Поэтому, - сказал Паулюс, - я снял с себя обязанности командующего армией и поручил командование северной боевой группой командиру одиннадцатого армейского корпуса генералу Штреккеру и южной - командиру семьдесят первой пехотной дивизии генерал-майору Росске. Следовательно, вопрос о капитуляции должен решаться командующим каждой группой в отдельности, а по штабу армии - его начальником генерал-лейтенантом Шмидтом.
Несмотря на наши требования и сообщение о том, что доставку приказа фельдмаршала в северную группу о прекращении огня мы берем на себя, Паулюс стоял на своем.
Он, видимо, по-прежнему считал себя связанным приказом Гитлера, запрещающим капитуляцию.
Затем, перепроверяя показания Шмидта, мы потребовали от Паулюса передать нам шифровки высшего командования и другие оперативные документы, а также сообщить о содержании последних распоряжений Гитлера и фельдмаршала Манштейна.
Паулюс, как и раньше Шмидт, ответил, что все шифровки, карты и другие оперативные документы по указанию начальника штаба сожжены. Что касается последних распоряжений Гитлера, то в них повторялось требование продолжать упорно, до последних возможностей, удерживать позиции и ждать подхода к Сталинграду группы Манштейна.
После этого Паулюс обратился к нам с просьбой, чтобы все пленные генералы и офицеры были размещены отдельно от солдат и чтобы у них были оставлены форма одежды и холодное оружие. Он передал нам список генералов и некоторых старших офицеров и кроме этого просил оставить при нем первого адъютанта полковника Адама.
Мы заявили, что вопросы размещения пленных генералов и офицеров будут решены позднее, а полковнику Адаму позволили оставаться при фельдмаршале. Паулюсу было разрешено взять с собой все личные вещи.
На наш вопрос, готов ли фельдмаршал к отъезду, Паулюс ответил, что все необходимые указания и штабу армии, и войскам им были отданы своевременно, и теперь он готов к отъезду.
На этом, собственно, и были закончены все принципиальные вопросы о капитуляции 6-й армии.
В разговоре с нами, в отличие от генерала Шмидта, который на каждый наш вопрос или требование реагировал недоверчиво, тревожно, Паулюс держал себя внешне спокойно. И наши офицеры и солдаты вели себя безукоризненно выдержанно. Они чувствовали в себе силу и действовали уверенно и спокойно.
Дальнейшее разоружение и пленение немецких войск, находившихся в районе площади Павших борцов и прилегавших к ней жилых кварталах, было возложено на командира 38-й бригады полковника И. Д. Бурмакова и представителя армии заместителя начальника штаба армии по политической части подполковника Б. И. Мутовина. С немецкой стороны ответственность за выполнение частями требований нашего командования возлагалась на генерала Росске. А фельдмаршалу Паулюсу, генерал-лейтенанту Шмидту и полковнику Адаму было предложено следовать со мной в штаб 64-й армии.
Мы вышли из подвала во двор универмага. Немецкой охраны здесь уже не было. Ее обезоружили и пленили наши воины. Эта операция полковником Бурмаковым была возложена на старшего лейтенанта Ф. И. Ильченко. Теперь весь двор был заполнен подошедшими сюда нашими солдатами и офицерами.
Паулюс, увидев в непосредственной от себя близости советских бойцов, слегка кивнул им головой.
Красноармейцы ликовали, во дворе гремело наше могучее русское "ура!". Не передать то волнение, ту радость, которую испытывали все мы, глядя на наших воинов. Их ликование легко понять. Тяжелые дороги отступления, горечь утрат, неимоверные испытания - все выдержали эти люди. И именно они сбили спесь с гитлеровцев, считавших себя непобедимыми. Каждый из них, участвуя в разоружении немцев, видя перед собой гитлеровского фельдмаршала, мог по праву считать себя участником его пленения.
К этому времени во двор универмага были поданы машины. Генерал Шмидт должен был следовать с полковником Лукиным, полковник Адам - на втором грузовике, а Паулюсу я предложил сесть в легковую машину со мной. Бледный, с неподвижным лицом, он кивнул головой и пошел к машине. Но в этот момент в кирпичную стену, находившуюся от нас на удалении четырех-пяти метров, ударил артиллерийский снаряд. Паулюс вздрогнул, еще больше побледнел, заявил, что не может ехать в такой, по существу, боевой обстановке, и просил нас дать распоряжение нашим войскам о прекращении огня.
Конечно, находясь несколько дней в подвале и зная, что стороны получили приказ о прекращении огня, он полагал, что в городе уже установилась полная тишина. Но распоряжению командарма до солдата, который ведет огонь, надо пройти много инстанций. И видимо, кто-то из артиллеристов еще не получил приказа...
Мы убедили Паулюса, что наши войска огня уже не ведут, что выстрел был случайным, и снова предложили ему сесть в машину. Но Паулюс сказал, что он не хотел бы ехать в первой машине, так как все поле вокруг этого здания заминировано. Пришлось приказать полковнику Лукину ехать с его пассажиром первыми. Лишь когда мы выбрались на дорогу, наша машина обогнала Лукина и пошла в голове колонны.
Ехали мы неторопливо, сообразуясь с зимней дорогой, пересеченной оврагами. К тому же хотелось лучше рассмотреть все, что происходило вокруг на недавнем поле боя. Ведь всего два с лишним часа тому назад все живое здесь было укрыто и замаскировано, а утренний морозный воздух прорезали снаряды, мины и пули. А сейчас огромное количество людей с обеих сторон вышло из окопов и блиндажей и усыпало белое снежное поле.
Наши красноармейцы небольшими группами и даже в одиночку конвоировали колонны пленных немцев, потерявших всякий воинский вид. Обутые в эрзац-валенки, накрытые и обмотанные полотенцами и женскими платками, обросшие бородами, на которых застыли сосульки, они были похожи на дикарей. С безучастным видом пленные шагали по снежным тропам и вдоль обочины дороги. Всю эту картину наблюдал и Паулюс. И когда наша машина подошла совсем близко к одной из таких колонн, я дал знак водителю замедлить ход, чтобы заставить фельдмаршала лучше увидеть своих вояк, которые всего несколько часов назад еще стреляли в нас, выполняя приказ командующего.
Паулюс уныло посматривал на шагавших пленных, печально покачивал головой и еще более серел.
- Вы неважно выглядите, господин фельдмаршал, - заметил я.
- Да, - согласился Паулюс. - Это ужасно... Позорная капитуляция, страшная трагедия солдат. А ведь до сих пор шестая армия считалась лучшей сухопутной армией вермахта...
В полдень мы въехали в Бекетовку и остановились у домика, где находился генерал М. С. Шумилов.
Предупредив Паулюса и Шмидта о том, что им предстоит встреча с командующим 64-й армией, мы направились в домик.
В комнате командарма было человек десять наших военачальников, в том числе заместитель командующего Донским фронтом генерал-лейтенант К. П. Трубников и первый секретарь Сталинградского обкома ВКП(б) - член Военного совета фронта А. С. Чуянов.
Я доложил командарму, что боевое задание по принятию капитуляции южной группировки немецких войск и пленению командующего 6-й армией и его штаба выполнено и что командование немецкой армии отказалось, однако, отдать приказ генералу Штреккеру о капитуляции войск северной группы.
Затем генералу М. С. Шумилову представился Паулюс, Вскинув правую руку вперед и вверх, он сказал по-русски:
- Фельдмаршал германской армии Паулюс сдался войскам Красной Армии в плен.
Я заметил, что руки его дрожат, левая часть лица нервно дергается. Во всем его поведении чувствовалась растерянность.
За ним назвал себя генерал-лейтенант Шмидт. В его глазах был испуг. Встретившись впервые с группой советских генералов, он с тревогой поглядывал то на одного, то на другого из них.
Командарм М. С. Шумилов был внешне суров и как-то по-особому торжествен. Он предложил Паулюсу и Шмидту раздеться. Пока полковник Адам подхватывал их шинели, генерал Шумилов довольно громко сказал: