Царь, ценя Ордин-Нащокина, терпел возражения старого дипломата, иногда просто не замечая его ворчания, иногда гневно выговаривая за самоуправство. Однако долго так продолжаться не могло, тем более что рядом находился Матвеев. Этот не утомлял государя встречным словом. К тому же он был в прекрасных отношениях с казацкой старшиной и мог поддерживать порядок в склонной к шатанию Левобережной — вошедшей в состав Российского государства — Украине. Алексей Михайлович доверил Матвееву Малороссийский приказ. А в 1671 году Ордин-Нащокин подал в отставку, и царь принял ее. На дворцовом небосклоне закатилась еще одна звезда. Но место не осталось пусто. Посольский приказ получил под свое управление Артамон Матвеев.
«Дружище Артамон» — так Алексей Михайлович называл в своих письмах Матвеева — стал доверенным лицом царя, почти другом. Он одним из первых узнал о желании государя найти себе новую спутницу жизни. Здесь мы ступаем на зыбкую почву предположений и домыслов. Ведь царская женитьба — дело темное. Интриги, надежды, везение и невезение — все сплеталось в тугой клубок, который разрубался выбором государя. Этот выбор можно было просто ждать, а можно было направлять, как это сделал в свое время боярин Морозов. Матвеев, его сторонники и оппоненты при дворе так же предпочли последнее.
В доме Матвеева жила Наталья Кирилловна Нарышкина. По свидетельству современников, девица была статная и красивая. Курляндец Рентенфельс спустя несколько лет так описал мать Петра: «Это — женщина во цвете лет, роста выше среднего, с черными глазами навыкате, лицо у нее кругловатое и приятное, лоб большой и высокий, и вся фигура красива… голос, приятно звучащий, и все манеры крайне изящны».
К красоте Натальи Кирилловны надо прибавить неробкий, веселый характер. Последнее качество для барышень XVII столетия не считалось достоинством — ценились скромность и послушание. Наталья Кирилловна была, несомненно, и скромна, и послушна, но в той мере, какая не сковывала ее бойкого нрава. К тому же Артамон Сергеевич, не являясь сторонником суровых домостроевских порядков, был не особенно строг со своей воспитанницей. Он держал открытый дом, даже завел у себя нечто вроде оркестра и потчевал гостей музыкой и беседой. Его жена не слыла затворницей. Да и трудно было шотландку по происхождению приучить к московским порядкам. Скорее, напротив, она активно соучаствовала в маленькой домашней «обиходной революции», свидетельствовавшей о переменах в жизни элиты: под напором новшеств стала сдаваться самая консервативная и неприступная цитадель старой Руси — уклад жизни.
Источники повествуют, что царь заприметил Наталью Кирилловну в доме Матвеева. Скучающему Алексею Михайловичу бойкость девушки пришлась по нраву. Остальное уже можно домыслить, памятуя о том, что это лишь версия. Женщины вышли приветствовать высокого гостя — это было в обычае (однако далеко не всегда с женской половины вместе с хозяйкой являлись дочери и воспитанницы), после чего Наталье Кирилловне пришлось отвечать на вопросы. Вот тут она не только могла, но и должна была заробеть. Однако не заробела, обратила на себя внимание. Позднее один из сподвижников Петра, князь Куракин, человек проницательный и желчный, заметил, что покойная царица была «легкого ума». Его, в свою очередь, в невольном споре попытался опровергнуть другой сподвижник реформатора, сын Артамона Сергеевича Андрей Матвеев, назвавший Наталью Кирилловну «мужемудреной» женщиной. Поступки и дела второй супруги Алексея Михайловича говорят в пользу Куракина. Его характеристика хоть и злее, но, кажется, точнее. Однако не стоит забывать, что Алексей Михайлович искал не ум, а приятную наружность и добрый веселый нрав. Тот же Куракин должен был признать, что мать Петра обладала «добродетельным темпераментом».