Усевшись на сиденье, фон Ранке облегченно вздохнул: — Всё-таки ты склонен к самонадеянности, не так ли?
Фишер осклабился и покачал головой: — Знаешь, старина, давай-ка ты сядешь за руль, а я буду читать карты. — Фон Ранке завел мотор «Мерседеса» и подождал, пока его урчание стало ровным. За машиной в тумане от выхлопа образовался небольшой вихрь.
— Неудивительно, что мы заблудились, — скривился Фишер. Он в раздражении расправил Пан-Германскую карту. — Ты погляди, она же издана пять лет назад, в 1979!
— Да найдем мы дорогу, — ответил фон Ранке. — Я очень хочу посмотреть на реакцию старика Крумнагеля, когда мы привезем ему планы. Он так долго и страстно выступал против антиподных рикошетирующих планирующих бомбардировщиков… А ты зачем-то ввязался в разговор с этой старухой, и мы сейчас рискуем задержаться.
— Я не мог поступить иначе, — ответил Фишер. — Ты же знаешь, я ненавижу беспорядок. Как думаешь, он всё-таки попытается наложить вето на план Северо-Западного Тихоокеанского штурма?
— Не посмеет. После того, как он увидит заявления, он быстро поймёт свое место, — сказал фон Ранке. «Мерседес» тронулся в сторону Доля.
Стоя в дверях, старуха смотрела ему вслед и качала головой. — Я не еврейка, — тихо сказала она, — но их я тоже любила, о, да. Я любила всех своих детей. — Она подняла руку вслед стремительно удаляющейся машине.
— Я предаю вас правосудию, какую бы дорогу вы не избрали, и всех детей ваших, и внуков детей ваших, — прошептала она. Она стряхнула со своего локтя на земляной пол клуб дыма и погрозила пальцем. Дым закружился и прочертил черные фигуры на грязном полу. — Как вы и желали — ступайте во времена отцов ваших.
Туман начал рассеиваться. Она устало махнула рукой и сорок лет растворились в никуда вместе с уходящей дымкой.
Высоко над ней возник рёв мощных моторов. Ширококрылая тень промелькнула над хижиной, на крыльях с широкими черными и белыми полосами были ясно видны звезды, пушки самолёта обрушили свой огонь на дорогу.
— Птичка голодная, — глухо сказала бесформенная фигура. — Птичку надо покормить.