Он тяжело вздохнул и глубоко затянулся.
- Я-то в это время у дьяка был, когда прибежал на шум уже поздно было, пришел на пепелище. Такая злость меня охватила, что взял я головешку, да и подпалил соседские дома. Потом ушел, прибился к бандитам, разбойничал и воровал, пока однажды не напали мы на воз богатый. Охрану перебили и залезли в карету, а там женщина в крови вся и ребятёнка маленького на руках держит. Стрелой в него попали, мертвый уж он, а она его не отдает. Ей атаман мол иди дура пока до худого не дошло, а она упала в снег и кутает его в тряпки то свои. Да все причитает "помогите дитятку моему, помогите окаянные!" Дрогнуло сердце у меня, попросился я у атамана из банды уйти, проводить в монастырь бабу, помочь, стало быть, ей. Толку от меня было в банде немного, худой и слабый воевать толком я не умел. Добыча богатая была вот и отпустили меня на все четыре стороны, оружие и золото я на два теплых зипуна и мешочек вяленого мяса выменял. Схоронили мы малыша под тополем на опушке леса и пошли в Вольскую губернию, слышал я от дьяка, что много храмов в этой местности, монастырей. Шли пешком, в морозы ночью костром согревались. Баба совсем захворала, однажды утром вылезли из зипунов, а она идти не может горит вся. Дотащил я ее до большака и тут нам повезло, как раз торговый обоз шел в Фюрх. Сжалились над нами, обмороженными. Отогрели покормили и в ближайшем монастыре нас высадили.
- А что случилось дальше с той женщиной?
Спросила Лара, потягивая тонкую длинную сигарету из тонкого красного мундштука.
- Что-что? Выяснилось, что знатного сословия та барышня оказалась. Сообщили немедленно родне. Врачи, знахари разные днем и ночью у постели ее дежурили, да не смогли помочь. Умерла она, то ли от горя, то ли от переохлаждения. Не успел муж ее в последний раз повидать, к его приезду захоронили несчастную на кладбищенском дворе. Долго горевал он, месяц целый из кельи не выходил, а потом собрался и уехал, пожертвовав почти все свое состояние обители. Я попросился в монахи, не мог больше разбойничать. Меня оставили, а уже через год, когда узнали, что грамоте обучен отправили с сопроводительным письмом в местную семинарию. Так вот, учился я прилежно, читать очень любил. Хорошее питание и физический труд за несколько лет укрепили мое тело. Как-то раз в библиотеке церковной засиделся я до ночи, что строго запрещалось. Режим очень строгий был, за нарушение плетей так всыплют, что на спине потом две недели спать не сможешь. Уже было собирался уходить, как вдруг шаги. Оказалось - ректор наш, ну тут думаю все, достанется мне по первое число. Но вышло все по-другому, достал ректор большую бутыль вина и предложил мне. Завели мы с ним беседы разные про священное писание, да про жизнь. Полюбился я ему. Так и стали мы с ним собираться поздними вечерами в церковной библиотеке под светом одинокой свечи обсуждая философские вопросы. Жизнь наладилась окончательно, мне даже должность дали небольшую, - тексты переписывать.
Каждое лето нас распускали по домам, на каникулы. Мне то идти сам понимаешь некуда, так я каждый год во дворы просился, по хозяйству за еду и крышу над головой помогать. Брали меня охотно, все-таки церковный человек, от такого худого дела не жди. Ну и прошлым летом, как обычно в усадьбу одну попросился. Живу, работаю. По ночам писание изучаю, вдруг однажды, в сумерках уже. Заходит ко мне в сарайчик девица полунагая, в платье ночном и льнет телом ко мне. А я выпил с вечера, ну и не удержался давай ее гладить да приголубливать, словами ласковыми называть. На мою беду, подсмотрел кто-то за нами. Погнали с собаками меня с того двора. Когда вернулся в семинарию высекли до крови, собрали заседание и за порочащее святую церковь не богоугодное поведение отчислили. Ректор сжалился и выплатил мне жалование за месяц моей работы в библиотеке, благословил и отправил на все четыре стороны из семинарии.
Лара упала в кресло и звонко засмеялась.