Х о л б а. Считаю необходимым подвергнуть тщательной проверке организацию работ в сборочном цехе. Впредь наряду с месячной и квартальной программой следует составлять рабочий график на неделю и даже на два-три дня, а затем согласовывать его с другими цехами, например с механическим. Только так можно ликвидировать ненужную суетню, штурмовщину и неизбежно возникающие вследствие этого многочисленные технические недоделки и неполадки при сборке, участившиеся рекламации. Большим стимулом для механического цеха явилось бы введение такого порядка, когда учет выработки в единицу времени и в форинтах заменил бы точное соблюдение графика выполнения программы. Предлагаю также, чтобы склад при приеме деталей, поступающих извне, от филиалов завода, подвергал их проверке, благодаря чему можно было бы избежать…»
Предложение Холбы о реорганизации сборочного цеха что-то напоминает мне. С чем-то очень похожим я уже встречался. Да, да, приблизительно три-четыре года назад то же самое предлагал Пали Гергей. Он возглавлял тогда производственный отдел, а я был главным инженером. Пали сказал также, что эту идею он позаимствовал из западногерманского технического журнала, что на многих немецких и даже итальянских и французских станкостроительных заводах именно так организовано производство. Тогда я отклонил предложение, сказал, что на нашем заводе оно неприменимо до тех пор, пока мы не заменим устаревшее оборудование современным. Я был прав, в ту пору вводить это действительно не имело смысла. По сравнению с нынешним завод представлял собой запущенное, полукустарное предприятие, лишенное необходимой самостоятельности, всецело зависевшее от заказчиков. Теперь, конечно, обстановка в корне изменилась, и поэтому предложение Холбы, хоть оно и не оригинально, выглядит совсем по-другому. Он ни слова не говорит, откуда почерпнул идею своего предложения. А может, это и в самом деле его собственная идея? Холба хороший специалист, так что нет ничего удивительного.
Помнится, как-то раз Пали Гергей даже, дал мне немецкий журнал.
Я пытаюсь найти его в нижнем ящике своего письменного стола. Он доверху завален всяким хламом. Когда меня назначили директором, я все запихал сюда, и вот уже два года не выкрою времени, чтобы навести в нем порядок. Роюсь. Старые фотографии, сводки, протоколы, непрочитанные статьи, несколько личных писем, на которые так и не собрался ответить…
В дверь стучит уборщица, входит, начинает протирать стекло на столе заседаний, изредка краем глаза посматривает на меня, смахивает пыль с цветочной подставки, отряхивает листья герани.
— Надо бы поставить под душ, — говорит она. — Или вынести на дождь. А то, не ровен час, погибнет цветок, уж очень много пыли, воздуха совсем не видит.
Я удивительно отчетливо представляю себе совещание. Я стою здесь, у края стола, толстый Сюч, отдуваясь, говорит: «Почтим память… минутой молчания…» Ромхани бросает Холбе: «Тебе, с твоими ногами, можно бы и не вставать». И кладет перед собой часы. Длинный нос Чермака почти касается цветка, когда он проводит пальцами по листьям…
Торопливо я хватаю пиджак, портфель и убегаю.
Уже одиннадцатый час, ночь темная, хоть глаз выколи.
Я прихожу домой. Гизи читает в постели. Только сейчас вспоминаю, что обещал сходить сегодня с ней в кино.
Когда я вхожу в комнату, она смотрит не на меня, а на будильник, закрывает книгу, отворачивается к стене, натягивает на голову одеяло.
— Добрый вечер, дорогая. — Она молчит. — Ты сердишься на меня?
— Не мешай мне спать, — раздраженно бросает она.
— До сих пор читала и так вдруг спать захотела?
— Да.
— Зачем притворяешься? — пробую я урезонить ее. — Пора бы уже перестать, как тебе не надоест!
— Перестать? Мне? — Голос ее дрожит от негодования. — Это тебе следовало бы перестать и прекратить свои странные похождения. — Она рывком сбрасывает с себя одеяло, садится. — Где ты шлялся? Какими кривыми дорожками? Скажешь наконец правду?
Я снимаю пиджак, вешаю его на спинку стула, развязываю галстук, начинаю расстегивать рубашку.
Странные похождения? Да, и в самом деле странные. Сегодня целый день бродил, и кто знает, с каких пор. Идешь, только идешь и идешь, подчас даже не знаешь куда… Потом вдруг поднимаешь глаза, видишь дорожный столб или опущенный шлагбаум и удивляешься: куда занесло? И тогда тобой овладевает панический страх или ярость, а потом наступает полнейшее безразличие ко всему и хочется поскорее вернуться назад. Метался сегодня и я от одних ворот к другим, от одного перекрестка к другому, от одного поворота судьбы к новому повороту и что-то искал. А что же все-таки? Объяснения той горечи, которую я постоянно отрыгиваю и все надеюсь, авось избавлюсь от нее, изгоню ее из своей души или же распрощаюсь с душой… Во что бы то ни стало нужно избавиться от нее, ибо, если не удастся, она повергнет меня, повалит на землю, растопчет, погубит. Тогда конец. Надо спрашивать и отвечать на свои вопросы, глухота или полуглухота уже не спасет, половинчатая правда стала уже наполовину ложью… и тлен распространяется с катастрофической быстротой. Дальше так жить нельзя — ни на заводе, ни дома, ни наедине с самим собой…