Мать вернулась в дом и спросила:
— Послушай, Яни, как ты думаешь, зачем она приходила? Я уверена, что неспроста. Хоть бы сказала, что случайно оказалась в наших краях и зашла по пути. Нет, шла специально сюда. Что-то ей нужно было, да, видимо, постеснялась. Может, я слишком холодно приняла ее? Скажи, тебе этого не показалось? Мне бы очень не хотелось, чтобы сестра твоего покойного отца ушла от нас обиженной…
Бедная мама, если бы она могла, если бы у нее были для этого время и здоровье и если бы имелись средства, она бы всем делала только добро, никого бы не обидела и не обделила. Но ее мог понять только тот, кто знал, как сложилась ее судьба и что она всегда была наготове, чтобы защититься от ее ударов. Зато, убедившись, что ей не угрожает никакое зло, она становилась бесконечно доброй.
Занятый своими мыслями, я не слушал ее. В девять вечера! Это не выходило у меня из головы. Кого я встречу в девять часов у моста? Подумал о Пали, но лишь потому, что свидание было назначено на берегу Дуная, недалеко от лодочной станции. Я даже мысли не допускал о возможности нашей встречи с ним. А может, Йолан я зачем-то понадобился…
Я медленно брел от шлагбаума; поскольку оставалось еще пять минут, мне не хотелось торчать на виду все это время. Если встречу тетю Йолан, тогда, значит, дело тут совершенно в ином. И я вспомнил, как, однажды она на все лады расхваливала мне одну девушку, мол, она и пригожая и порядочная, что эта девушка видела меня и я ей понравился, так что если с моей стороны не будет возражений, то она познакомит нас.
«Вот так влип, — подумал я. — Неужели предстоит свидание?»
Я уже забыл, что она говорила о ней еще. Шатенка она или брюнетка.
Мимо меня прошел Пали Гергей и, не замедляя шага, прошептал:
— Следуй за мной на почтительном расстоянии.
От неожиданности у меня даже ноги подкосились.
Пали спустился по лестнице, свернул в сторону и затерялся в темноте. Я, как пьяный, машинально шагал за ним, все еще не веря, что между ним и Йолан есть какая-то связь.
Он ждал меня внизу.
Этот разговор врезался мне в память, как ночь, когда я заболел ветрянкой. Тогда я проснулся от жара и в темноте видел в бреду всякую чертовщину, а наутро не мог сказать, что было наяву, а что кошмаром.
Он взял меня под руку, затем обнял. Я не противился, позволил вести себя, не отбивался, как когда-то от бабушки, пытавшейся приласкать меня. Затем своим обычным хрипловатым голосом он довольно весело сказал:
— Ну, Яни, и ловко же я тебя отшил! — Затем, уже другим тоном, продолжал: — Как ты живешь? Пришлось поволноваться из-за меня? Будь крайне осторожен! От меня ничего не добились и не добьются, можешь быть уверен. Если же тебя арестуют, что бы ни говорили, будто я выдал тебя и все рассказал, не верь, помни: это их старый испытанный прием. Даже если нам устроят очную ставку и там в моем присутствии скажут, что я что-то показал против тебя, смело говори мне, что я лгу, что это неправда. Потому что я никогда ничего не скажу им, они будут приписывать мне свои собственные версии. Такова их тактика. Ну, ну, малыш, — он еще никогда не называл меня так, — что ж ты молчишь, скажи хоть что-нибудь.
— Йолан… — прошептал я. Но больше ничего не мог сказать, слова не шли мне на ум.
Он засмеялся.
— Не знаю никакой Йолан, ни Аранки. И тебя тоже впервые вижу.
— Что теперь будет с тобой, Пали? — наконец решился спросить я.
— Чего это мы стоим, давай-ка лучше пройдемся, — сказал он, доставая пачку сигарет; предложил мне, но я сказал, что еще не курю. — Меня выпустили пока, — произнес он, глубоко затягиваясь. — Но неспроста, а как приманку. Это тоже старый испытанный прием. От меня ничего не добились, хотят иным путем попробовать, авось удастся. Расчет простой: мол, сообщники повалят ко мне, как мухи на мед. Поэтому-то я и отшил тебя в цеху. Понял теперь? Как только я удержался, чтобы не расхохотаться, когда ты вытаращил глаза и стал заикаться. Ты славный малый. Но пора бы уже и опыта набираться, а не распускать нюни по всякому поводу. Меня скоро снова возьмут, это точно. Опять превратят в отбивную котлету, потом погонят на фронт, в штрафной батальон или в какое-нибудь другое гиблое место, чтобы я подох там. Но мы еще поборемся, постараемся помешать им.