Каждый вторник Гизи прямо с работы шла к матери: в этот день им давали горячую воду. Приняв ванну, она оставалась ночевать у матери. Свободную телефонную будку мне удалось найти лишь у самой площади Борарош. На площади и на улице Мештер в воротах, у подъездов группами стояли люди и нагоняли страх друг на друга. Краем уха я уловил, что вокруг Радиоцентра идут бои, оттуда и доносится стрельба. В сильном волнении я торопливо набрал номер. Если Гизи надумает идти домой, ей обязательно придется пересечь ту улицу. Услышав мой голос, она вскрикнула:
— Яни, я так беспокоюсь за тебя!..
— Собираешься идти домой? — перебил я ее.
— Конечно, ведь столько наговорили всего, да и радио тоже…
— Оставайся у мамы и успокойся.
— Откуда ты говоришь?
— С площади Борарош.
— Сейчас же ступай домой.
— Ладно, иду.
— Не обманешь?
— Нет.
— Дай честное слово.
— Не вижу в этом необходимости.
— Тогда я тоже выхожу. Ты встретишь меня на полпути.
— Оставайся у матери. Я иду домой. Все.
Я повесил трубку и направился к Радиоцентру. Автоматы строчили уже беспрерывно. На улице было темно, по тротуару стремительно двигались какие-то тени. В воротах толпились люди, слышались их оживленные голоса, выкрики. С площади Гутенберга уже видны были вспышки ружейных залпов. В кромешной тьме, прижавшись к стенам, тоже стояли люди. Я приблизился к ним и спросил:
— Что здесь происходит, товарищи?
— Това-а-арищи… — насмешливо протянула какая-то женщина. — Это ваших товарищей учат быть людьми.
Я направился было дальше, но меня окликнули:
— Осторожно, не наступите на труп.
Я стал как вкопанный. И в самом деле, у края тротуара лежал убитый человек. Я повернул назад, к Бульварному кольцу. Как же допустили такое? Кто и в кого стреляет? За что погиб этот человек?
На улице Барошш рядом со мной в стену, в жалюзи магазина кто-то всадил автоматную очередь. От неожиданности я оцепенел. На улице Пушкина возле трех грузовиков расхаживали солдаты с винтовками и гранатами. Как какой-то оазис надежды.
— Что это творится, товарищи? — спросил я у них, нажимая на слово «товарищи».
Один из солдат неохотно ответил:
— Откуда нам знать?
— Но ведь вы зачем-то приехали сюда?
— Мы сами хотели бы услышать от кого-нибудь ответ на этот вопрос.
По проспекту Ракоци шествовали группы горланов. Напуганные люди шарахались от них во все стороны. Звенели разбитые стекла витрин. Возле Национального театра вспыхнул костер, вокруг желтого пламени плясали темные тени каких-то людей, охапками бросавших в огонь книги.
По дороге ко мне пристала бездомная собака. Сначала она, с опаской посматривая на меня, описала большой круг, затем подошла поближе и, убедившись, что я не гоню, не пинаю ее, пошла следом за мной.
На другой день я пораньше отправился на завод, чтобы успеть добраться туда пешком. Еще издали увидел у ворот толпу. Прибавил шагу и даже перешел на бег. Когда приблизился, стал свидетелем двух пощечин, молниеносно последовавших одна за другой. Пали и В. Папп стояли друг против друга. Первый ударил В. Папп. Пали с молниеносной быстротой ответил тем же. Тут несколько человек схватили Паппа и Пали и развели их в стороны. В этот момент появился Холба. Протиснувшись вперед, он громко крикнул:
— Послушайте, люди, будем благоразумны, не к лицу нам чинить самосуд!
— Морду расквашу этому мерзавцу! — яростно вопил Папп, стараясь вырваться из цепких рук людей. — Мразь, предатели, полюбуйтесь, до чего вы довели страну…
— Тише! Успокойтесь! — призывал к порядку Холба. — Кто виноват, тот ответит перед национальным судом. Давайте будем соблюдать законный порядок, мы не варвары, не дикари, мы венгры… — Звук «р» он произносил с особым нажимом. Затем обратился к Пали: — Послушайте, Гергей, вот вам мой совет: идите домой и ждите спокойно своей участи. — Тут он увидел меня — я как раз подошел к Пали и взял его под руку. — Это и вас касается, господин Мате, — добавил он. — Лучше всего, если вы проводите своего друга и, пока не получите извещения, не будете показываться на заводе.
— Извещения?! — завопил Папп. — Пулю им в лоб, и тому и другому, а заодно и всем коммунистам!
Во дворе раздался звонок, возвестивший начало работы. Люди, пожалуй скорее по привычке, медленно расходились по цехам.