— Нервный он, — обращается она ко мне. — От рождения такой. Сангвиник, но способный, весь в отца. Муж у меня лауреат премии Кошута. Правда, неизвестно, что из мальчика получится, каким удастся воспитать его.
Она зовет мальчика, но тот не идет, мать приказывает, тогда он встает и топчет ракушки хромого.
Я иду к дому. В соседнем саду возвышается худущий человек в белой рубашке, подтяжках, холщовой шапочке. Важно, как цапля, вышагивает он среди густой зелени, кладет руки на ограду и смотрит на меня. Ждет, когда я посмотрю в его сторону. Нарочно не буду смотреть. Он продолжает пялить глаза на меня, словно завораживает взглядом. Невольно я поворачиваюсь к нему.
— Приветствую вас, уважаемый сосед, — произносит он.
— Привет, — отвечаю я.
— Как живете-можете?
— Да вот приехал взглянуть.
— Давненько вас не видели.
— Давно.
— Сад зарос. Если захотите ягод, не стесняйтесь, скажите. Сейчас как раз созревает клубника.
— Благодарю.
— Черешня уже сошла, но скоро поспеет вишня, груши, абрикосы, всего будет вдоволь. А виноград вот уже какой вырос, — показывает он рукой, касаясь ладонью подбородка.
Это он помог мне получить участок. Бывший официант, сейчас на пенсии. Весной переезжает сюда, летом подрабатывает в мотеле, вместе с чаевыми зарабатывает не меньше, чем любой заводской рабочий за целый год.
— Б-у-у-у… — доносится с улицы. Мальчик раскачивается на моей калитке.
Официант кричит ему:
— Пошел вон!
Мальчик, как вспугнутый кузнечик, прыгает на землю, отходит в сторону, оглядывается, усердно чешется.
— Будьте построже с ним, все они ворюги, — наставляет меня долговязый, — все восемь братцев, и отец у них такой же. Ко мне его папаша пытался забраться, хотел сорвать замок, да, к счастью, силы не хватило.
— Вы его поймали?
Он смеется.
— Меня же дома не было.
— А кто видел?
— Никто. На такие дела у него ума хватает. Работает без свидетелей.
— С чего же вы взяли, что это именно он?
Долговязый с удивлением озирается по сторонам, словно ища кого-то.
— А кто же, сударь? Вы? Или какой другой сосед? Здесь все порядочные люди. Только этот битюг…
— Это что, профессия?
— Можно и так назвать. Он подсобный рабочий на стройке. Непременно ворует. Думаете, на его заработок можно прокормить восьмерых сорванцов?
— Я ничего не думаю, потому что не знаком с ним.
— Для этого не нужно быть знакомым, — заметно раздражается долговязый, — факты сами говорят за себя, сударь. Он никто.
Мне вспоминается стихотворение: «кто-то», «никто»… Я вслух произношу концовку:
— Каждый по-своему царь…
— Что вы сказали? — спрашивает он и испуганно смотрит, мол, не рехнулся ли я.
Мальчик продолжает чесаться, наблюдая за нами, может быть, прислушивается к нашему разговору. Я машу ему рукой. Он не двигается. Громко подзываю его, выхожу на середину дороги.
— Б-у-у-у… — смеюсь я.
Губы мальчика вытягиваются, и он отвечает:
— Б-у-у-у…
Я зову его к себе. Он идет следом за мной в сад, волоча больную ногу, стоит, как пугливый аист. Кричу через забор официанту:
— Уважаемый сосед, вы обещали мне клубники, соберите килограммчик, а, если можно, то и два. — Кладу руку на голову хромому. — Только побыстрее, пожалуйста, а то мальчику не терпится полакомиться.
У официанта прыгает кадык, лицо багровеет, он весь надувается, как индюк («Сейчас его хватит кондрашка», — проносится у меня в голове), резко поворачивается ко мне сутулой спиной и, поспешно переставляя свои длинные ноги, скрывается в высоких зарослях.
Все. С этим покончено.
Легонько щелкаю малыша по голове.
— Б-у-у-у, — произношу я и сую ему в руку двадцать форинтов. — Ступай сейчас же в магазин, и чтобы не осталось ни одного филлера. Понятно?
Голос у меня нарочито строгий, лицо серьезное. Мальчик тоже сразу посерьезнел. Он все понял.
Я продолжаю копать. Вскоре небо заволакивают тучи, начинает накрапывать дождь, припускает сильнее и уже льет, не переставая, до самого вечера. Я сажусь у открытой двери домика, слушаю, как шумит дождь, лампа отбрасывает свет в сад, дождевые капли мечутся в полосе света, как мотыльки. Все вокруг наполняет густой аромат оливы, он проникает в легкие, затрудняет дыхание. Выдергиваю торчащую над кроватью ветку и швыряю ее в темноту. Пыльца липнет к ладоням, дурманящий запах вызывает тошноту. Подставляю ладони под дождь и усиленно тру.