— Слышал я, вы образованный человек. Институт окончили? — И пускается в пространные рассуждения (не торопясь, тщательно обдумывая каждую фразу) насчет того, как он любит беседовать с образованными людьми. А здесь, мол, одни неучи, чьи интересы не простираются дальше той корчмы, что на углу, футбольного поля и постели сомнительной чистоты, которую они время от времени разделяют с женщинами весьма сомнительного поведения. Он говорит с такой гадливостью, что я не удерживаюсь и спрашиваю:
— Неужто все такие? Так уж ни у кого и нет никаких других интересов?
Он отмахивается своей длиннющей рукой («Горилла мух ловит») и кривится в гримасе.
Мы работали на внутренних бетонных работах, на самом верху, на седьмом этаже. Лифт (и кран Тилла, если был не очень загружен) подавал свежий бетон, а мы в маленьких вагонетках доставляли его на место.
Вдруг без всякого перехода, Горилла спрашивает:
— Вы слышали когда-нибудь о Шамфорте?
Он старательно выговаривает каждую букву, добиваясь правильного произношения с риском сломать язык. Произнося букву «ш», от усердия он даже брызжет слюной.
— Назовите, пожалуйста, по буквам.
Он не отказывается. Я не могу удержаться и смеюсь. Произношу так, как нужно.
— Думаете, — ворчит он, — достаточно уметь правильно выговаривать его имя? Надо понимать его мысли.
— Прошу прощения.
— Этот Шамфорт, — продолжает он с тем же ференцварошским произношением, — где-то написал самые мудрые слова, какие я когда-либо слышал. «Счастье — мудреная штука, его и в самом себе обрести нелегко, а найти где бы то ни было — и подавно».
— Как же вы понимаете это?
— Ищу, — после довольно-таки продолжительной паузы произносит он. Затем начинает расспрашивать о музыке, о поэзии и особенно о восточной философии. По его мнению, буддизм — это самое совершенное мировоззрение, какое когда-либо создало человечество. В данный момент его интересует японский синтоизм, он где-то раздобыл книжку о нем и читает по вечерам.
— Из-за этого и техникум бросили? — спрашиваю я с удивлением.
— Да, — отвечает он в свою очередь тоже с оттенком удивления. — Вам, право же, следовало бы понять, почему я не стремлюсь подняться ни на ступеньку выше. Каждый шаг по пути преуспеяния отдаляет человека от его сущности. Жажда власти делает его лицемерным, эгоистичным, беспощадным, жестоким, подлым…
В конце перерыва к нам подходит Борош и, подбоченясь, злорадно усмехается.
— Ну, Горилла, — говорит он Надору, — как твой помощник? Вырабатывает норму? Если нет, выгоним. Котел у нас общий, паразитов в своей компании не потерпим.
Надор, как и подобает тугодуму, обмозговывает ответ, но Борош давно уже не обращает на него внимания, подает мне знак, подзывает к себе и шепчет на ухо:
— Слушай, старина. Мы приняли тебя в бригаду, и в таких случаях полагается вспрыснуть. Так уж заведено.
— Раз заведено, значит, заведено, — соглашаюсь я.
— Тогда отметим в «Золотом веке». Да не бойся, поужинаем, выпьем немного вина, и все. Если нет денег, не беда — сложимся, в получку отдашь.
Горилла стоит в стороне, прислушивается.
— Ему не говори, — еще тише шепчет Борош. — Он прижимистый, если узнает, чего доброго, придет, а коли выпьет рюмку-другую, начнет плакаться, мол, у меня семья, жена, дети и тому подобное. Иногда можно и взять его для потехи, но на сей раз лучше обойтись без него.
— Понятно.
— Значит, говорю остальным? Я имею в виду Силади и Барона. Одним словом, вчетвером.
— Да, да, конечно.
Когда он уходит, Горилла мрачно спрашивает:
— Что обо мне трепал этот кретин?
Я лепечу что-то бессвязное. Чувствую, он догадывается обо всем и уже до самого конца работы угрюмо молчит.
Мы входим в ресторан «Золотой век». Тилл широкими шагами идет впереди, засунув руки в карманы и расправив плечи — так он выглядит еще внушительнее, — вертит головой, замечает официантку, идет прямо к ней, спрашивает, какие столики она обслуживает, и садится там, куда показала Илонка.
Борош задерживается в дверях, таращит на девушку глаза, ждет, когда Илонка поравняется с ним. Улучив момент, внезапно хватает ее за руку, поворачивает оторопевшую девушку к себе и пристально смотрит ей в глаза.
— Послушай, детка, — говорит он ей вполне серьезно, — ты меня ищешь, а?
— Нет, нет, — испуганно возражает Илонка.
— Между тем твоя мать велела тебе найти именно меня, — все так же серьезно и невозмутимо продолжает Борош. — Она же сказала: найди себе порядочного мужчину, верно? Этот мужчина — я.