Девушка смущена; сначала лицо ее сердито хмурится, но тучка пробежала, и ей не удается сдержать смех, она резко высвобождает свою руку из цепких пальцев Бороша и спешит в буфетную. Борош следует за ней и довольно громко, чтобы мы тоже слышали, продолжает:
— Зачем же убегать? Ты мне так нравишься.
Девушка досадливо подергивает острыми плечиками. Но Борош не унимается.
— Кланяйся от меня своей мамаше. Скажи, что я поздравляю ее. Она создала бесподобное творение.
Борош подходит к нам, пододвигает стул, садится и снова смотрит в сторону девушки, отдувается, как после неимоверно тяжелой работы.
— Когда она поступила сюда? — помолчав, обращается он к Тиллу. — Ты ее уже видел, Барон?
— Вчера, — бесстрастно лжет Тилл.
— Выходит, я опоздал? Ты уже успел подъехать к ней?
Тилл улыбается во весь рот, затем обращается ко мне.
— Ну, Яни, раскошеливайся, заказывай этим двум обжорам. Что касается меня, то я пас.
— Не дури, — обрывает его Борош. — Хочешь остаться сухим?
— Выпью на свои, если захочу. Я слышал, в чем ты вчера утром упрекал меня.
Силади, за все это время не проронивший ни слова, встает, подходит к девушке, что-то шепчет ей на ухо и возвращается на свое место.
— Ты знаком с ней? — с нескрываемой досадой спрашивает Борош, — Черт возьми, значит, все обскакали меня? Что ты сказал ей?
— А тебе какое дело? — дразнит рыжий.
— Если поставлю бокал вина, скажешь? — напирает Борош.
— Литр «кекфранкоша», — торгуется Силади.
— Согласен, говори. Но учти, проверю.
Силади делает над собой усилие, чтобы сохранить серьезность, но у него не получается и широкая улыбка озаряет его лицо.
— Заказал уху, лапшу с творогом и кружку пива.
Девушка уже подходит к столу с подносом, смотрит, куда бы его поставить. Силади отодвигает в сторону пепельницу, вазу с цветами.
— И еще бутылку шопронского «кекфранкоша», девушка, — говорит он ей и тычет пальцем в стол прямо перед собой. — Вот сюда. Мне одному. Ясно? Ну, если вы захотите, — обращается он к нам, — то, конечно, можете отведать.
— Вот обжора! — восклицает Борош. — У него на уме только еда и выпивка. — Поворачивается ко мне. — Итак, на что мы можем рассчитывать? По-настоящему раскошелишься или еле-еле на двадцатку натянешь?
Я безразличен ко всему, чертовски устал, вот уже несколько дней не высыпаюсь. Вслух читаю меню, делаю вид, будто оно интересует меня, предлагаю все подряд. Выбираем, заказываем, девушка подходит и уходит, делает вид, будто ничего не замечает: ни скабрезностей Бороша, ни наглых взглядов Тилла. Говорит только со мной, поскольку я заказываю, а на остальных не обращает никакого внимания.
Едим. Силади пьет пиво, мы — вино.
— Послушай, Яни, — не переставая жевать, говорит Тилл, — я сегодня после обеда наблюдал за тобой. Этот полоумный Горилла совсем тебя заговорил. Проповедовал, а ты слушал разинув рот. Остерегайся его, он начинает издалека, а потом и не заметишь, как обратит в буддийскую веру. Ему, брат, палец в рот не клади, он, пожалуй, похитрее тебя. — Обращается к Борошу: — Помнишь, как он удерживал от падения с шестого этажа тяжелую вагонетку? Я тогда был новичком и прямо-таки опешил…
— Не ты один, мы тоже, — вставляет Силади. — Но не смейтесь. Вряд ли кто из нас способен сделать то же самое.
— Никто, ни у кого не хватило бы сил, — подхватывает Тилл. — Это и в самом деле был смертельный трюк, шапку снимешь, увидев такое…
Борош рассказывает: на шестом этаже одной из строек из-под колеса вагонетки с бетоном выскочил клин, и она покатилась в ту сторону, где внизу работали заготовщики бетона; если бы она свалилась, наверняка кого-нибудь раздавила в лепешку. Горилла заметил это, бросился за вагонеткой, схватил ее одной рукой. Вагонетка докатилась до края — колеса уже повисли над бездной, — увлекая за собой сдерживавшую руку, туловище. Горилла прижался к бетонному полу, все оцепенели: казалось, вагонетка вот-вот рухнет, потащит его за собой или же оторвет руку по самое плечо. А Горилла все держал. Его длинная ручища вытянулась, тело огромным усилием прижалось к бетону. Прошло несколько мгновений, прежде чем кто-то обрел дар речи и крикнул вниз ничего не подозревавшим бетонщикам.
— Целую неделю Горилла провалялся в больнице, — снова вступает в разговор Тилл, — а когда вышел, ему предложили путевку на три недели в Варну. Так нет, старина, он отказался от нее. Заладил, что уже использовал свой отпуск, и ни в какую. Его стали уговаривать, мол, это тебе награда за твой поступок. Тогда он наотрез отказался взять путевку, никакого, говорит, вознаграждения не приму за это.