— Судя по всему, струсил.
— А чего мне бояться?
— Боишься проиграть. Давай поспорим, кто скорее — ты или я? Понимаешь? Кто первый добьется успеха.
— За одну неделю?
— Это неважно. Главное — кто первый, тот выигрывает.
Тилл протягивает руку.
— А на что спорим?
Силади сердито бросает:
— Что вам еще надо? Разве мало этой несчастной пташки?
— Ты не суйся, — осаживает его Борош и продолжает, обращаясь к Тиллу: — Две бутылки шампанского в «Тройке».
Тилл молча сжимает его руку.
— Погодите, а чем вы докажете?
— Шила в мешке не утаишь, — спокойно отвечает Тилл. — Но чтоб ты знал, Борош, с кем имеешь дело, предупреждаю: если я выиграю пари и девушка действительно окажется невинной, половину по счету плачу я.
Они жмут друг другу руки. Подходит Силади и ребром ладони разбивает сцепленные руки спорщиков…
Я долго стою под душем, холодная вода приятно освежает. Вхожу в комнату. Все уже легли, но не спят. Слышу голос Бороша.
— На твоем месте я бы все-таки принял транспортный отдел. Чем ты рисковал? Если голова есть на плечах, не погоришь. Надо стать своим человеком в их компании, а там сам знаешь — рука руку моет, и если погорите, так все вместе, не один ты…
Силади, опершись на локти, курит, огонек его сигареты то и дело вспыхивает.
— Еще девять месяцев осталось, — произносит он.
— Кто взял отдел вместо тебя?
— Нашелся один тип. Беспринципный, тупой, кляузник.
— Вот видишь, кому польза от твоего упрямства? Только этому типу, больше никому.
— Ты мудрец, Борош, — вставляет Тилл. — А я и не знал.
— Если бы знал, то, пожалуй, не стал бы спорить со мной?
— Смотри, не переоцени себя, дружок.
— Ты прав. Насчет устройства своих дел я не мастак. Мог бы сейчас быть частником и мешок денег иметь, если бы не бросил кондитерскую. Ребята подтрунивали, дразнили сладким гусаром, стыдно стало. Встретился я на днях со своей хозяйкой. Подумал было, что она хромает или позвоночник у нее искривлен, а это ее браслет перетягивает на один бок. Не меньше полкилограмма золота. Ей-богу. Летом две холодильных установки вывезли на ее балатонскую дачу для охлаждения комнат.
Тилл смеется.
— Брось ты, Борош, завидовать чужому богатству! В лучшем случае ты стал бы всего-навсего подручным мастера.
— Давно бы уже был мастером.
— Пустые мечты. Это я уже слышу двадцатый вариант упущенного тобой счастья. Болтаешь только, но так и сгниешь в этой зловонной дыре.
Борош садится на постели.
— Ну-ну, продолжай. Скажи, что это объясняется моей ограниченностью. — Он делает паузу, затем с издевкой и ненавистью говорит: — Господин Барон, лучше подумайте, как вам снова сесть в директорское кресло!..
Силади обращается ко мне.
— Скажи, Апостол, ты тоже имел своего шофера, когда был директором. А?
Я молчу.
— Слышишь?
— Да, — тихо отвечаю я.
Память отчетливо воспроизводит мешки с цементом в багажнике и перед задним сиденьем «волги». Стройматериалы удалось достать по льготной, государственной цене — в министерстве подписали наряд. Мы везли их для закладки фундамента на балатонском участке, когда я уже продал «москвича».
— И на охоту ездил?
— Нет.
— Упустил возможность попасть в историю, — говорит Силади. — Однажды я зашел в зал охотничьих трофеев Сельскохозяйственного музея, там выставлен и один из моих трофеев. Те рога никогда бы не красовались там, если бы я не спустился с обрыва за ними. Под фамилией хозяина нацарапал свои инициалы, согласитесь, я по праву так поступил, а? Затем посмотрел на соседние экспонаты: с правой стороны доставлен каким-то графом, слева — тоже какой-то важной персоной и так далее, всюду знатные особы — их сиятельства, высокоблагородия. Поверьте, друзья, ей-богу, никогда и в мыслях не держал, что мои инициалы окажутся в столь избранном обществе.
— Будь счастлив хоть этим и замолчи, — говорит Тилл. — Дня, что ли, не будет завтра.
— Да еще какой! — подтрунивает Борош. — Самый лучший рабочий день…
— Да, Яни, — спохватывается Тилл. — Мне нужно сказать тебе кое-что. Завтра работаем до обеда, после смены подойди ко мне.
— Зачем?
— Потом узнаешь.
— Ну хватит, — командует Борош, — всем приятных снов, и ни слова больше.
Мы бесконечно долго едем на автобусе, затем примерно полчаса идем пешком. Песчаные улочки, заросшие бурьяном, на обочине дороги клумбы, стайки птиц, собаки, дощатые заборы, старики во дворах, визг поросят, вечерний звон колоколов… Это уже деревня, хоть до столицы рукой подать.