Пожалуй, кроме торпедиста Красанова, никто еще из команды катера ни разу не видел такого шара.
— Боцман, отдать якорь! Радист, — крикнул в переговорочную трубу Стрелков, — передайте радио: «Стою на якоре у места потопленной торпеды».
— Поздравляю, боцман, — кисло улыбаясь, подошел к Литовцеву Багелев. — Счастливчик ты, в отпуск поедешь.
— Товарищ командир, — вынырнул из рубки радист. — Получено приказание: «Стоять до подхода торпедолова».
Вскоре показался и торпедолов.
— Где торпеда? — услыхал Стрелков знакомый скрипучий голос минера Курова.
— Торпеды нет, она утонула, — доложил Сергей. — Отметчик сработал. А чья торпеда?
— Номер головки — девять, — ответили с торпедолова.
— Это не моя, — обрадовался Стрелков.
— «Моя — не моя» потом разберемся, — проскрипел Куров. — Мы уходим, ждите водолазов.
Стрелков не успел возразить, что, мол, пусть стоит тот, кто утопил торпеду, а торпедолов уже дал ход и скрылся.
— Вот, черт, — с досадой буркнул Сергей. — Влипли в историю.
Погода резко ухудшалась. Приближался шторм. Стрелков понимал, что в этих условиях водолазный бот не выпустят из базы и что стоять теперь им здесь, кто знает сколько. А волны становились все круче. Сергей ощущал резкие подергивания, результат борьбы волн с якорь-цепью.
— Боцман, замерьте глубину!
Литовцев достал из рубки ручной лот — обыкновенный трос, на конце которого продолговатый конус свинцового груза. А по длине троса через определенные расстояния закреплены знаки в виде зубцов, топориков и флагдухов, по цвету которых и количеству можно точно определить глубину места.
— Глубина тридцать два метра, — доложил боцман.
— Вытравить якорь-цепь полностью.
«Плохо, — думал Сергей, — глубина великовата».
И перед ним вновь словно бы раскрылась страница знакомого учебника:
«Для того чтобы якорь забрал как следует и прочно удерживал корабль на месте, необходимо, чтобы длина вытравленной якорь-цепи втрое превышала глубину места».
То есть нужна была стометровая цепь, а эта была вдвое короче.
«Нет, не удержаться нам на месте, да и грунт каменистый, как назло».
Опасения Сергея подтвердились уже через несколько минут, когда боцман доложил, что катер сносит.
— Чего доброго, потеряем торпеду, — забеспокоился Красанов.
Пришлось выбрать якорь и малым ходом опять подойти к шару. Тот неистово плясал на волнах, и ясно было, что его вот-вот сорвет.
Посоветовавшись с Литовцевым, Стрелков решил рядом с шаром сбросить буек Сакса — элементарное полено с тросом и грузом. Степень надежности буйка была куда выше шара. Это стало особенно ясно, когда очередной волной шар оторвало от тросика и ветер унес его в ночь.
Сергей дал радиограмму в базу: «Погода ухудшается, глубина тридцать два, стоять на якоре не могу».
Ответ последовал немедленно: «Стоять до прибытия водолаза». А вскоре резкий рывок потряс катер. Сергей выскочил из рубки на палубу:
— Литовцев, что там?
— Вырвало якорь-цепь, товарищ командир, у самого жвака-галса.
Якорь-цепь вместе с якорем ушла на дно. Теперь решение могло быть только одно:
— Соловьев, сообщите дежурному: «Сорвало с якоря, возвращаюсь».
У пирса Стрелкова уже ждал минер Куров.
— Турков отдыхает. Я принял решение: берите новый якорь с якорь-цепью и возвращайтесь в точку.
— Так ведь там стоять нельзя. Штормит. Потеряем и этот якорь.
— Это не ваша забота, выполняйте приказание.
Сдерживая накипевшее возмущение, Стрелков потребовал:
— Хорошо, я уйду, но прошу записать в вахтенном журнале это приказание.
И он не ушел до тех пор, пока Куров не начертал своим витиеватым почерком:
«Приказываю возвратиться к месту потопления торпеды и встать на мертвые якоря».
В росписи его четко выделялись только первые две буквы: «Ку», а дальше следовало целое нагромождение завитушек и росчерков.
Чертыхаясь и поминая недобрым словом Курова, Стрелков стал готовиться к новому выходу. Пока боцман с командой перегружал на катер новый якорь с якорь-цепью и закреплял ее у жвака-галса в носовой части — форпике, Стрелков договорился с дежурным и захватил три вехи для обвехования места потопления торпеды.