Выбрать главу

Рогозный и лесничий Семен Кочуганов появляются на заставе одновременно. С той лишь разницей, что Семен, как и положено ему, вышел из леса, а Рогозного с семейством высадил тот самый пограничный корабль, который задержал «Юсе-мару». Я рад им обоим. По Рогозному я просто соскучился. Семен же меня интересует в первую очередь потому, что он — один из немногих, кто может знать фамилии тех ребят, которые похоронены у нас на «Казбеке». И вообще, Семен — оригинальная личность. Даже если его долго не видно у нас, дня не проходит, чтобы кто-нибудь не вспомнил о нем. Часто слышу: «Вот придет Семен, спросим, на что лучше кумжа ловится». Или: «Ребята, экономь махру! Вот придет Семен — с папиросами будем…» Появляется он у нас в два-три месяца раз, а то и реже. Мы подтруниваем над ним:

— Семен, да за это время весь лес можно перепортить, а зверя извести.

Но Семена голыми руками не возьмешь.

— А вы на что? Я так себе думаю (это у него любимая присказка), пограничники не токо границу, но и народное добро охраняют.

— Верно думаешь, Семен, — поддерживает его Рогозный. — Одно от другого неотделимо.

Семен довольно крякает. Мнение Рогозного он уважает.

— Ну, кто сыпанет махры? — Семен лукаво улыбается и протягивает, как лопату, огромную заскорузлую ладонь. И тотчас она наполняется пачками махорки. Семен еще раз удовлетворенно крякает и лезет в свой потертый, выгоревший, просоленный ветрами и морем рюкзак. Достает оттуда пачки «Беломора» и щедро одаривает всех. Потом не спеша сворачивает цигарку, ему дают огня, он прикуривает и смачно, с наслаждением затягивается. И тут у нас в сушилке начинается что-то вроде пресс-конференции…

Семен возраста неопределенного, оттого и для всех просто Семен. На вид ему можно дать и 35, и 45, и все 50. Роста как будто ниже среднего, а ляжет на койку — ноги в спинку упираются и руки длинные, до колен. При ходьбе он сутулится, сжимается весь, точно маскируется. И лошадь у него такая же — тихая, неприметная, замаскированная. Ночкой зовут. Лицо у Семена морщинистое, кожа задубела под ветром, к тому же еще шрам — белый, безобразный, от виска и через всю левую сторону, медведь погладил, говорит Семен.

— Семен, а Семен, а медведь первым на человека нападает? Страшный он зверь? — спрашивает кто-то из «молодых».

Семен затягивается, медленно выпускает дым и с достоинством отвечает. Сейчас он очень похож на чаплинского Шарло — маленького, уверенного в себе человечка.

— Я так себе думаю, медведя-то как не бояться. Да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел. — Семен сам алтайский, из Горной Шории, таких присказок у него немало.

— А как это понимать?

— Как хошь, так и понимай. А смысл один…

После обеда Семен с Рогозным уходят в лес — намечать деляны для порубки и те, которые надо очистить от бурелома. Возвращаются в канцелярию веселые, говорят громко — оба довольные собой и друг другом. А перекурив, садятся на любимого конька — расстилают перед собой карту на столе и не спеша дискутируют. У Рогозного давняя мечта — найти тыловую тропу между двумя вулканами с выходом к Тихоокеанскому побережью. Тогда бы мы втрое сократили путь к отряду. Семен водит по карте толстым крючковатым пальцем и доказывает, что тропа у японцев здесь в свое время была и лет десять назад он сам лично прошел по ней, только без коня. Рогозный не соглашается с теми кроками, которые карандашом на карте помечает Семен. Тот начинает нервничать и кипятиться:

— Я так себе думаю, я так себе думаю…

— Ну и думай себе на здоровье. Только покажи мне на местности, — заводит его Рогозный.

— И покажу. Вот приду весной и покажу. А сейчас не пройдешь: бамбук и кругом заросло за десять лет. Бамбук, знаешь, как растет?

Спор их снова откладывается до весны. И, я знаю, уже не в первый раз…

Потом я веду Семена к могилам. Расчищенной, широкой тропой мы поднимаемся на сопку и останавливаемся перед свежевыкрашенным зеленым штакетником, в прямоугольнике которого стоят основательно подновленные нами два темно-красных обелиска с серебристыми звездочками наверху. Семен сдергивает с головы свою форменную фуражку с ведомственной эмблемой и долго стоит так, глядя на черные пустые таблички. Потом говорит:

— Ребят я этих не знал, не привелось видеть. А что тут раньше написано было, помню. На левом — «Широких А. С.», а на правом — «Сомов Г. Т.», а может, и «Г. Г.» — неразборчиво было. Так что можешь заполнять…