Но недолгим было их счастье. Таня стала часто прихварывать: климат ей местный не подошел. Борис, бедняга, извелся весь, из рук у него все валилось. Каждую свободную минуту — днем, ночью ли — у ее кровати просиживал. Почернел, исхудал, изнервничался. А успокоился лишь тогда, когда отправил свою Татьяну в Москву, к родителям. С тех пор она бывала здесь, на острове, только наездами. И то короткими. Борис боялся за ее здоровье и спешил отправить на материк. Так вот и живут: она рвется сюда, к нему, а он, зажав чувства в кулак и проклиная свой холостяцкий быт, упорно ей внушает: «Тебе сюда нельзя, этот климат не для тебя…» И вот финал. Эх, ребята, ребята!.. «Нет, если я решительно не поговорю с Борькой и Татьяной в этот раз, то я Борьке не друг…»
Кто-то его окликнул. Это был парторг рыбокомбината Иван Иванович Слита.
— Дмитрий Алексеевич, здорово, говорю! Что там у Дымова, неприятности?
— Неприятности скорее у меня. — Земцев пожал огромную, как лопата, руку парторга.
— А что он как скаженный геть из бухты посреди ночи, точно корова языком слизнула?
Слита и Дымов были большие приятели, вместе кончали мореходку, вместе плавали капитанами, вместе их захватила война. Высаживались десантом здесь вот, на Курилах. Потом Слита тяжело болел, пришлось списаться на берег, но на пенсию не пожелал уйти старый морской волк. Его опыт и хозяйский глаз пригодились на рыбокомбинате.
«Как ему объяснить?» — подумал Земцев. Он знал, что неприятности Дымова — это неприятности Слиты, и наоборот. А у Слиты больное сердце.
— Олег Александрович ушел искать порядки японца.
— А почему не Ковалев? — Слиту трудно было провести. Он знал тут все тонкости. — Пограничникам положено порядки искать, Дмитрий Алексеевич. Ты мне зубы не заговаривай! Что, дров наломал Олег?
— Малость наломал.
— Я так и знал! — хлопнул себя по боку Слита. — Старый дурень, голова уже сплошь седая, а ума не нажил!
— Да вы не расстраивайтесь. Ничего страшного. Дело поправимое, — соврал Земцев.
— Поправимое? — Слита пристально поглядел на Земцева. — Ну так пусть он сам и поправляет его. И пока не поправит, в бухту носа не кажет. Не пущу! Так ему и передай. На пушечный выстрел не пущу!
«Вот это дружба!» — подумал Земцев, прыгая в свою шхунишку.
В штабе его ждали новости. «Орлец» задерживался, он еще не выходил с Кунашира. Белецкий остался в Малом, машина вернулась: Скрабатун поедет в комендатуру за продуктами. С утра его спрашивал майор, ждет в канцелярии.
Командир подразделения майор Громовой встретил Земцева сухо.
— Ну как дела? Чего не докладываешь? Или стесняешься потревожить начальство?
— А нечего пока докладывать.
— Как нечего? Шутишь! С трех часов шхуна в бухте!
— С трех тридцати, — уточнил Земцев.
— Неважно. Меня интересует результат!
Земцев обрисовал обстановку. Подробно, в деталях, ничего не сгущая и не строя иллюзий. Он видел, как мрачнело лицо майора. Громовой не любил неясностей и запутанных дел. У него сразу портилось настроение и начинала болеть печень. Он ходил по подразделению и глотал но-шпу. Все знали — в этот момент на глаза ему лучше не попадаться.
— Что решил делать?
— Пока ничего. Думать.
— Ты так говоришь, как будто у тебя вагон времени!
— Не вагон, а… — Земцев посмотрел на часы, — двадцать два часа.
— То-то. — Майор почесал лысину.
Земцев обратил внимание: когда Громовой волнуется, у него всегда потеет лысина. «Интересно, будет ли у меня потеть плешь?» — подумал он.
— Слушай, Земцев, — продолжал майор, — а может, отпустить? Подумаешь, три тонны крабов! Явных улик нет. А косвенные — косвенные к делу не подошьешь. Не пойман — не вор!
Земцев промолчал. В его глазах майор не прочел ни согласия, ни протеста.
— А ты представь, что они воспользовались оплошностью Дымова и отстучали на Хоккайдо, что их незаконно взяли и прочие там прутики. Назавтра шум, нота в МИД, и закрутилось, и понеслось. Наше с тобой начальство житья нам не даст! Накачки, циркуляры, оргвыводы.
— Мы еще ничего не сделали, а уже смотрим в сторону начальства.
— А куда же нам смотреть, батенька ты мой?
— Нет, товарищ майор, — ответил Земцев твердо. — Отпустить шхуну я не могу. Тут явный сговор. Если мы найдем их порядки в наших водах, мы будем судить не только шкипера, но и всю команду.
— А если не найдем?