Только они отошли метров сто, парень снова их догнал. Тут уж Грибков забыл поучения старшины Скрабатуна и обработал его чисто по-крестьянски. После этого он проводил Ёлку в общежитие. Она смотрела на него как на героя космоса. И даже поцеловала в щеку.
На следующий день после боевого расчета майор Громовой спросил:
— Кто из вас учинил вчера драку в поселке?
Грибков вышел перед строем.
— Что можете сказать в свое оправдание? — спросил майор.
— Ничего, — ответил Грибков.
— Тогда, чтобы избежать дальнейших инцидентов, объявляю вам неувольнение в поселок. До конца путины.
— Есть!
Теперь единственное утешение Грибкова — наряд «Часовой на пирсе». Когда ему очень грустно, он может поднести к глазам восьмикратный бинокль и увидеть поселок, где она живет. Общежитие, столовую, клуб — здесь она бывает.
Сегодня ему не повезло. «Часовой на пирсе» от него уплыл. Ничего не попишешь: служба.
После ужина — инструктаж. Проводит его сам старшина Скрабатун. Говорить старшина много не любит, его принцип — личный пример. Показать, как это делается, — другой вопрос, Скрабатуна упрашивать не надо. Инструктаж у него короткий, деловой:
— Товарищи пограничники, говорить много не буду. Нести службу бдительно, соблюдать устав, требования инструкции — все это вы знаете. Главное в нашей службе — два момента: гляди затылком и сомневайся. Для чего глядеть затылком, объяснять не буду, сами знаете, враг любит рыть землю за нашей спиной. А вот второе положение растолкую. Если задержанный — плохой человек и ты сомневаешься, тут все нормально. А если он хороший человек? Тут многие наши товарищи хлопают, образно говоря, ушами. А ты сомневайся и в этом случае. Нет, ты не гляди на него волком, не игнорируй, а сомневайся с хорошим выражением лица. Понятно? Потому что публика у нас разная бывает. Попадаются такие индивидуумы, которые одной рукой чешут у тебя за ухом (опять же образно говоря), а другой крутят дулю.
— Что крутят? — не понял кто-то.
— Дулю, — сказал Скрабатун и под общий смех показал, как это делается. — Еще вопросы есть? Вопросов нет. Разойдись!
Старшина для Грибкова авторитет. На его счету десять задержаний, такие ухищрения распутывал, что ему, Грибкову, и не снились. Медаль «За отличие в охране государственной границы СССР» имеет, разряд по самбо, штанге, стреляет — высший класс: на звук, навскидку, «по-македонски», называется. По-японски понимает, японцы называют его «господина капитана» и вежливо кланяются. И вообще мировой парень старшина Скрабатун. Песни поет. А как по-белорусски загнет что-нибудь — хоть стой, хоть падай! «Никоторые слабо просавывают ноги в бруки!» А что речь у старшины не очень интеллигентная и для слуха не всегда приятная, не беда. У других, бывает, и речь интеллигентная, и манеры, а вместо души — глухой забор. У старшины Скрабатуна душа для всех открытая.
В тот вечер, когда ему взыскание объявили, подошел старшина к нему и говорит:
— Эх, Грибков, Грибков, разве ж я тебя так учил? Что зря молотить руками, как мельница? В такой драке нужен один хороший удар — и никакого шума, а ты… А вообще правильно сделал, что за девушку заступился. Таких гадов давить надо, чтобы не размножались…
С тех пор Грибков обозревает поселок только в бинокль, когда несет службу часового пирса. Правда, была у них с Ёлкой еще одна встреча. Только о ней никто не знает, ни одна душа, кроме старшего лейтенанта Земцева. Случилось это уже после того, как майор ему взыскание объявил. Как-то старший лейтенант Земцев собрался в поселок и взял его сопровождающим. Переправились они на «Улитке» (это так шхунишку его называют) на ту сторону, старший лейтенант по делам пошел, а его на пирсе оставил дожидаться. «Увидеть бы ее хоть издали», — только подумал, глядь — она с подружками идет. Заметила его, подошла.
— Что не показываешься? Может, я скучаю.
— Служба, — отвечает он.
— А я скоро уезжаю. Вот кончится сайра, и пожелаешь попутного мне ветра, — говорит вроде беспечно, а глаза что-то грустные-грустные.
— Я думал, ты надолго.
— Разве здесь долго выдержишь?
— Другие выдерживают, и ничего. Наш старший лейтенант Земцев, например, майор…
— У них служба. А так бы бежали без оглядки.
— Нет, старший лейтенант не убежал бы. Он сюда сам приехал. По собственному желанию. Он человек, понимаешь?
— Тем более. Разве человеку здесь место?
— А ты знаешь, между прочим, Курилы ведь не от слова «куриться» произошли, не потому, что вулканов много, а от слова «кур», что по-айнски «человек» означает. Люди здесь такие жили — айны. Стало быть, острова эти человеческие. Я бы так и на карте написал: Курильские острова, а в скобках — человеческие. Кстати, наш остров тоже двойное название имеет…