Он вошел и спросил, дома ли барон. Пока служанка ходила справляться, он стоял у дверей с шляпою в руках. Наконец, она вернулась и пригласила его войти в дом.
Барон стоял среди залы с сигарою в зубах. Это был высокий, худой человек с изжелто-бледным лицом и добрыми глазами, приветливо глядевшими из-за pence-nez в черной роговой оправе.
Он ласково кивнул головой крестьянину, который, поставив шляпу на пол перед собою, низко поклонился ему.
— Здравствуй, Эриксон, — и барон подошел и протянул крестьянину руку. — Так хорошо, что ты именно сегодня пришел ко мне. Я уже собирался посылать за тобою.
Эриксон пришел в себя. Он посмотрел вокруг и, переминаясь с ноги на ноги, ответил односложным «да?», причем крякнул, Точно собираясь еще что-то сказать.
— У меня только что был один господин, — продолжал барон, затягиваясь сигарой, — который условился со мною насчет покупки леса, смежного с твоею землей. Он спрашивал, не могу ли я указать ему какого-нибудь верного человека, который взялся бы рубить лес и доставлять его к морю. Я вспомнил, что это может быть хороший зимний заработок для тебя.
Эриксон стоял неподвижно, опустив голову. Ему казалось, что он пригвожден к земле, и он боролся с собою, чтобы совладать с своим волнением.
— Разве вы уже продали лес? — спросил он.
Барон с удивлением посмотрел на него.
— Ну, да, я его продал. Я тебе уже это говорил.
— Я думал иначе и приехал спросить, не продадите ли вы его мне?
— Теперь ужь ничего нельзя поделать. Невозможно. Если бы ты пришел вчера. А теперь ужь слишком поздно.
— Да, конечно. — Но через минуту Эриксон спросил: — А если бы я пришел вчера, вы бы согласились?
— Конечно, я ничего не имел бы против этого. Но сделанного не воротишь, даже если бы я и хотел.
Эриксон несколько минут простоял молча. Затем, как бы в полусне подняв с полу шляпу, он сказал:
— Коли так, так нечего и говорить. Прощайте.
Он взялся рукой за дверь.
— Ты еще не ответил на мой вопрос. Хочешь ли ты заняться рубкой леса и перевозом?
Некоторое время крестьянин смотрел рассеянно на барона, как бы не понимая, в чем дело. Но вскоре лицо его приняло обычное ему задумчивое, хитрое выражение, глаза оживились, и он спросил:
— Как вы думаете, ваше благородие, много ли он мне за это даст?
— Это ужь ваше дело, как вы там сойдетесь. Он скоро приедет в ваше место, будет осматривать лес, вот ты с ним и сторгуешься.
— Хорошо, я переговорю с ним.
Барон протянул ему руку.
— Так я ему передам твой ответ. Он будет у меня, наверное, на следующей неделе.
Эриксон опять поклонился.
— Благодарю вас за то, что вы подумали обо мне.
— Не за что, мой милый. Ну, прощай. Жаль, что ты не пришел раньше. Но, может быть, ты хоть что-нибудь заработаешь.
Эриксон ушел. Слегка сгорбившись, с опущенною низко головой направился он к берегу моря большими, тяжелыми шагами, сел в лодку и с силою оттолкнул ее.
Он был совершенно ошеломлен. Зачем он пришел, чего он желал, что говорил, что случилось, — все это вихрем носилось в его голове. Он не мог разобраться в этом хаосе. Наконец, он вспомнил и понял, что надежда, озарившая было его жизнь, исчезла для него навсегда. Ему никогда больше но удастся выкарабкаться из положения, в котором он находился, ему всегда придется вести такую собачью жизнь, как теперь. Радужные его мечты рассеялись в прах. Всегда будет стоять перед ним работа, которая не будет никогда доведена до конца.
Никогда еще ему не было так тяжело возвращаться домой. Так его ждет жена. Она выйдет к нему на встречу, приготовив праздничный обед по случаю торжественного дня, и спросит, как устроилось его дело, а он должен будет отвечать ей, что им до смерти придется вести прежнюю жизнь, работать и трудиться до глубокой старости и передать сыну в наследство только несчастную аренду бедняка-крестьянина, при которой не будет даже леса. Потому что пока мальчик вырастет, лес уже успеют весь вырубить и ветер будет свободно прогуливаться по полям и лугам.
Медленно подвигался он вперед, но у подножия горы остановился и сел, чтобы хоть немного отдалить время возвращения домой.
Но ему пришла в голову мысль, что дело от этого нисколько не улучшится. Это как больной зуб. Чем скорее вырвешь, тем лучше. Только напрасно длишь мученье.
Он встал и взобрался на гору.
У окон и двери никого не было. Тихо и осторожно вошел он в дом. Среди кухни стояла Tea. В руках у нее был большой моток шерсти, который она опускала в ведро с краскою.
При виде мужа, она выпустила моток и пошла ему на встречу. Не глядя на нее, он подошел к окну и бросил шляпу на пол.