Протянул и затаил дыхание. Сейчас он рассмеётся и выгонит меня из поезда. Но кондуктор спокойно проштамповал билет и сунул его в специальную ячейку за моим сиденьем. Потом спросил:
— До Чикаго едешь, сынок?
Куда же я еду? Неужели мой план, который, в сущности, был не планом, а просто мечтой, сработает? Вдруг я всё-таки еду сейчас не домой, не в Кейро, не к тёте Кармен и её рыбным запеканкам? Могу ли я надеяться, что с «Синей кометы» можно пересесть на другой поезд, на третий?..
— Я еду в Калифорнию, — ответил я спокойно, чуть растягивая слова. — Папа будет встречать меня в Лос-Анджелесе.
Кондуктор кивнул, словно я не сообщил ему ничего из ряда вон выходящего.
— Тогда тебе предстоит пересадка, сынок, — сказал он. — Сейчас поедешь до вокзала Дирборн, до Чикаго. На пересадку у тебя всего пятнадцать минут. Так что, не теряй времени, иди на девятый путь, к экспрессу «Золотой штат». Найти несложно: там большая надпись Линия «Рок-Айленд». Экспресс отходит в семь часов девять минут. Запомни: девятнадцать ноль девять, секунда в секунду.
Кондуктор перешёл к следующему пассажиру. Машинист снова дал свисток, и поезд тронулся. Несколько минут я просто смотрел в правое окно и любовался пологими песчаными холмами Индианы. Потом пошли закопчённые здания — цеха на задворках заводов и фабрик.
На следующей остановке, «Гэри», в вагон вошла пожилая дама и, приветливо улыбнувшись, села рядом со мной. Она чем-то напоминала миссис Олдерби.
— Молодой человек, — обратилась она ко мне спустя некоторое время.
— Да, мэм?
— Наверно, это не моё дело, но левая щека у вас измазана чем-то зелёным.
Я поднёс ладонь к щеке. Так и есть, вечнозелёная трава прерии, что в штате Небраска. Точнее, в штате Небраска на макете Петтишанкса. Я быстро стёр зелёную пыль.
Стряхнуть её на пол я не осмелился — вдруг даме это не понравится и она пожалуется кондуктору? Поэтому я сунул руку в карман рубашки и обтёр её там о ткань. А дама достала из сумочки носовой платок и смахнула с моего лица остатки искусственной травы.
— Вот теперь, дружок, ты выглядишь очень славно, — сказала она и извлекла из сумочки вязанье.
Я откинулся на обтянутую синим плюшем спинку сиденья и вздохнул. Глубоко и горько. Я пытался вспомнить всё, что произошло в банке, восстановить в памяти всю цепочку событий. Из-за натянутых на головы шёлковых чулок я не разглядел лиц грабителей: они представлялись мне плоскими блинами. Детали ограбления выветрились из памяти, словно клочья облаков. Преступники снимали маски хоть на миг? Они обращались друг к другу по имени? Я прикрыл глаза и слегка выпятил подбородок, мне так легче сосредоточиться… Нет, не помню. Мысль ускользает — угрём, ужом из рук.
За окном нёсшегося на всех парах поезда мелькали крыши и фабричные трубы. Из труб поднимался грязный дым. Сажа вылетала и кружила над городом Гэри чёрной метелью, затмевая небо.
Давай, Оскар, держись, — велел я себе. — Надейся и читай «Отче наш».
Трудно сказать, где в нашем странном мире таится Бог, но, где бы Он ни был, я обращался к Нему совершенно искренне. Ведь я каким-то чудом оказался в поезде, и теперь еду к папе! Больше я ничего не знал и не понимал, но я ехал к папе, и мне этого было довольно. Впереди показались огни огромного величественного города, обрамлявшие полукружье озера Мичиган. Я еду в Чикаго. А оттуда отправлюсь в Лос-Анджелес.
Кондуктор не ошибся: экспресс «Золотой штат» стоял под парами на девятом пути. Добравшись до вагона, я вдруг понял, что чувствую себя не очень-то хорошо, и, войдя в первое попавшееся купе, забрался на верхнюю полку, даже не сняв одежды и обуви. В висках у меня стучало. Голова была как котёл. Нет, как огромный, набитый ватой арбуз. Не скажу, что у меня что-то конкретно болело. Я не поранился и не ушибся. Но всё тело ныло, будто подверглось какому-то безумному, неестественному испытанию.
Где-то вдалеке, через шесть вагонов от меня, пронзительно засвистел тепловоз. Я почувствовал, как заурчали-заскрипели шестерни и валы, заклацали сцепки, и тяжёлые вагоны, один за другим, потянулись за тронувшимся с места локомотивом. Как ни старался, я не мог оторвать свинцовую голову от подушки, не мог открыть глаз. По коридору прошёл проводник. Он энергично стучал в каждое купе и сообщал: