— Прибыли, сынок! — объявил водитель, остановив счётчик. И лениво прибавил: — С тебя двадцать пять центов.
Потом обернулся, посмотрел на меня и, округлив глаза, испуганно произнёс:
— Выметайся отсюда, парень.
Просить меня дважды не потребовалось. Я, как куль, вывалился на залитую солнцем улицу, но тут же вскочил и заколотил в зад отцовского пикапа в тот миг, когда он уже тронулся с места. По непонятной причине у меня развязались и даже разорвались шнурки, да и штаны, которые я донашивал за Сирилом Петтишанксом, лопнули по шву на поясе, там, где тётя Кармен так тщательно их ушила. Его рубашка, которая только что висела на мне мешком, теперь явно была мала, и пуговицы трещали — того и гляди отскочат.
— Папка! — кричал я, плача от счастья.
Он нажал на тормоза.
— Во имя всего святого! Кто вы? И зачем колотите по машине?
— Папа! Это же я, Оскар!
Он всмотрелся в меня и наконец улыбнулся. Шире, ещё шире…
— Оскар! — воскликнул он. — Это ты? Это в самом деле ты?
— Я, папа.
— Оскар! Живой! — Папа вылез из кабины. — Ты спасся!
Он обнял меня, потом отстранил на расстояние вытянутой руки и стал рассматривать с головы до ног. По лицу его катились слёзы. Он смотрел на меня молча, без слов, долго-долго, потом вздохнул и пробормотал:
— Прости, сынок. Я не сразу тебя узнал. Прошло десять лет… Десять долгих лет… Ты так вырос… — Он смотрел на меня прямо, даже чуть вверх, а не сверху вниз, как всегда.
— Десять лет? — повторил я недоуменно.
— Десять лет, почти день в день. Ты так вырос! На полметра, не меньше. Где же ты был? Что они с тобой сделали? Садись, садись в машину и рассказывай!
Кое-как, точно пьяный, я забрался на пассажирское сиденье, и мы тронулись с места. Папа то и дело посматривал на меня, видимо боясь, что я исчезну в облаке дыма. А потом голова моя свесилась набок…
Глаза я открыл только утром. Через распахнутое окно сладостно веяло теплом, в Иллинойсе так бывает только летом. Пахло апельсинами и лимонами. Папа сидел на моей кровати, в ногах, и смотрел на меня как на чудо.
— Это правда ты, Оскар? — проговорил он. — Честное слово?
— Ну конечно! Пап, а куда делись твои волосы? И почему ты носишь очки?
— Волосы? Да их уже давно нет, все выпали. А очки я ношу уже лет восемь.
— Папа, я добирался до тебя три дня! Всего три дня!
Отец нахмурился. И протянул мне чашку кофе:
— Сынок, ты исчез десять лет назад, после ограбления банка. Тех, кто тебя похитил, так и не поймали. Все решили, что ты погиб. Я места себе не находил. Думал даже завербоваться на флот и уплыть как можно дальше. Но меня не взяли.
Я понюхал кофе и сморщил нос:
— Пап, мне ведь не положено пить кофе. Его детям не дают.
Папа сдвинул брови, пытаясь понять, о чём я говорю. Да и немудрено. Сам он был теперь немолодым лысым человеком. В тех волосах, что ещё не выпали, серебрилась седина. Я же, вытянувшись, занимал теперь всю кровать, от одной спинки до другой. Я был выше папы! Но почему? Как случилось, что вчера во мне было сто тридцать пять сантиметров роста, а сегодня больше ста восьмидесяти?
У кровати, на тумбочке, лежал журнал «Лайф». Декабрьский номер за тысяча девятьсот сорок первый год? С обложки улыбался новый президент Соединённых Штатов Франклин Делано Рузвельт. Фотография была сделана на палубе авианосца. Я об этом человеке даже не слышал. И похоже, Америка в самом деле с кем-то воюет.
Я несколько раз сжал и разжал руку, рассмотрел свои ногти… Да, это я. Мне знакомы эти пальцы, эти ногти. Но в то же время это рука взрослого человека.
— Ты превратился в прекрасного юношу, — проговорил папа. — Красивого, сильного, с хорошей речью. Я так горжусь тобой, Оскар! — Он ударил правым кулаком по открытой левой ладони. — Я больше никогда не оставлю тебя, сынок. Клянусь!
— Да я тебя сам не оставлю! — Я засмеялся. — Тебе теперь со мной всю жизнь маяться.
Я взял чашку и впервые в жизни сделал глоток кофе. Кофе был сладкий, с молоком и сахаром. Не сводя глаз с папы, я выпил всё до донышка. И этот новый напиток стал первой вехой моей новой жизни. Я встал, прошёлся по комнате, ощущения тоже были новыми. Папа наблюдал за мной, готовый поддержать, если оступлюсь или у меня вдруг закружится голова.