Молебен еще продолжался; но от императрицы не укрылось продолжительное отсутствие ее сына: Она стояла, на коленях, в томительной тревоге ожидания. Войдя в ризницу, великий князь безмолвно простерся на землю. По этому движению сердце матери все поняло, и страшное оцепенение сковало ее чувства: у нее не было ни слов, ни слез. Великий князь прошел через алтарь остановить службу и привел к своей родительнице совершавшего молебен духовника ее, Криницкого, с крестом. Тогда только, приникнув к распятию, она могла пролить первые слезы. «Вдруг, — пишет один из свидетелей этого события [поэт В. А. Жуковский], — когда, после громкого пения певчих, в церкви сделалось тихо и слышалась только молитва, вполголоса произносимая священником, раздался какой-то легкий стук за дверями — отчего он произошел, не знаю; помню только то, что я вздрогнул и что все, находившиеся в церкви, с беспокойством оборотили глаза на двери; никто не вошел в них; это не нарушило моления, но оно продолжалось недолго — отворяются северные двери: из алтаря выходит великий князь Николай Павлович, бледный; он подает знак рукою к молчанию; все умолкло, оцепенев от недоумения; но вдруг все разом поняли, что императора не стало; церковь глубоко охнула. И через минуту все пришло в волнение; все слилось в один говор криков, рыдания и плача. Мало-помалу молившиеся разошлись, я остался один; в смятении мыслей я не знал, куда идти, и наконец машинально, вместо того, чтобы выйти общими дверями из церкви, вошел северными дверями в алтарь. Что же я увидел? Дверь в боковую горницу отворена; там императрица Мария Феодоровна, почти бесчувственная, лежит на руках великого князя; перед нею, на коленах, великая княгиня Александра Феодоровна, умоляющая ее успокоиться:
«Маменька, дорогая маменька, ради Бога успокойтесь!» (фр.)). В эту минуту священник берет с престола крест и, возвысив его, приближается к дверям; увидя крест, императрица падает пред ним на землю, притиснув голову к полу почти у самых ног священника. Несказанное величие этого зрелища меня сразило; увлеченный им, я стал на колена перед святынею материнской скорби, перед головою Царицы, лежащей в прахе под крестом испытующего Спасителя. Императрицу, почти лишенную памяти, подняли, посадили в кресла, понесли во внутренние покои; двери за нею затворились...» ( Корф М.А. Восшествие на престол императора Николая I-го . Издательство: Тип. II-го Отделения Собственной Его Имп. Вел. Канцелярии. СПб.1857).
«Что прибавлю к моему рассказу? — пишет поэт-романтик. Я со своей стороны не знаю ни в истории народов, ни в истории души человеческой ни одной более возвышенной минуты. Великому князю известно было отречение брата его от престола; он знал, что вследствие этого отречения престол неоспоримо принадлежит ему; он предвидел, что через несколько минут всенародно откроется тайна отречения, и что ему предложено будет воспользоваться правом, ему уступленным; но в то же время он в душе свое признавал неприкосновенное право законного наследника и не мог знать, на что решится этот наследник (бывший тогда далеко), подтвердит ли, уничтожить ли тайное свое отречение. Чего же требовала от него совесть, то было для него явно; но он страшился, чтобы воля его не поколебалась в выборе между самоотвержением и самодержавием; он не поверил одной силе души своей, он поспешил подкрепить ее силою Бога, поспешил явиться пред лицом этого Бога, дабы во храм его, к подножию престола, на котором совершается жертва бескровная, положить свою жертву земного величия» (Цит. по: Василич, Г. Разруха 1825 года. Часть первая. Тип. «Север». Спб. 1908).
Совершив, таким образом «самоотвержение», Николаю нисколько не мешало тут же проявить и свое «самодержавие». Выйдя из церкви, он направился к внутреннему дворцовому караулу — в тот день от роты Его Величества лейб-гвардии Преображенского полка и объявил , что Россия лишилась отца; что теперь на всех лежит обязанность присягнуть законному государю Константину Павловичу и что он, великий князь, сам идет принесть ему присягу. Повторив точно то же двум другим внутренним караулам, Кавалергардскому и Конногвардейскому, он велел дежурному генералу Потапову принять присягу от главного дворцового караула, а адъютанту своему Адлербергу — от Инженерного ведомства, которого, был главным начальником. Затем великий князь Николай Павлович, с графом Милорадовичем и генерал-адъютантами князем Трубецким, графом Голенищевым-Кутузовым и другими, тут находившимися, пошел в дворцовую церковь, где еще оставалось духовенство после молебствия, и здесь присягнул императору Константину и подписал присяжный лист.