Из трех лиц, знавших о существовании акта, назначавшего великого князя Николая Павловича наследником престола при жизни Александра, в Петербурге находился один князь А.Н. Голицын; узнав в Александро-Невской лавре о кончине императора Александра, он немедленно отправился в Зимний дворец. Узнав о присяге Николая, он тот час поспешил к великому князю.
Об этом в записке так пишет Николай Павлович : «В исступлении, вне себя от горя, но и от вести во дворце, что все присягнули Константину Павловичу, он [Голицын] начал мне выговаривать, зачем я брату присягнул и других сим завлек, и повторил мне, что слышал от матушки, и требовал, чтобы я повиновался мне неизвестной воле покойного Государя. Я отверг сие неуместное требование положительно, и мы расстались с князем. Я очень недовольный его вмешательством, он — столь же моею неуступчивостью» (Цит. по соч. Н.К. Шильдера).
Между тем, к двум часам дня того же 27 ноября возвещено было чрезвычайное заседание Государственного Совета. Известие о совершившейся присяге первый принес туда рыдающий князь Голицын. Пока собирались члены, он передавал приезжавшим разговор свой с великим князем и порицал напрасную поспешность его присягнуть, потому что в Совете есть особая бумага о порядке наследия. К этому Голицын присоединил еще другие, приведенные выше подробности: что вся бумага переписана его рукою; что экземпляры ее находятся также в Синоде и в Сенате. Наконец, что подлинный акт положен на престоле Московского Успенского собора, с приказанием по кончине государя конверт, в котором лежит акт, вскрыть военному генерал-губернатору и епархиальному архиерею.
Вслед за этим на заседании Государственного Совета был вскрыт пакет с копией Манифеста 1823 года и содержимое прочтено. Но едва только была выслушана последняя воля императора Александра, как граф Милорадович, который с должностью военного генерал-губернатора Петербурга соединял и звание члена Совета, объявил, что «Его Императорское Высочество великий князь Николай Павлович торжественно отрекся от права, предоставленного ему упомянутым Манифестом, и первый уже присягнул на подданство Его Величеству Государю Императору Константину Павловичу».
По воспоминаниям литератора Р.М. Зотова, когда он находился у драматурга А. А. Шаховского, к нему вошел граф Милорадович прямо из дворца, и рассказал о случившемся там историческом событии, сказав, что он убедил Николая Павловича присягнуть императору Константин: «Николай Павлович несколько поколебался и сказал, что, по словам его матери императрицы Марии Фёдоровны в Государственном совете, в Сенате и в московском Успенском соборе есть запечатанные пакеты, которые в случае смерти Александра повелено было распечатать, прочесть и исполнить прежде всякого другого распоряжения... Мог ли я допустить, чтоб произнесена была какая-нибудь присяга, кроме той, которая следовала? Мой первый долг был требовать этого и я почитаю счастливым, что Великий князь тотчас же согласился на это. Признаюсь, граф, возразил князь Шаховской — я бы на Вашем месте прочел бы сначала волю покойного Императора. — Извините — ответил Милорадович — корона для нас священна, и мы, прежде всего, должны исполнить свой долг. Прочесть бумаги всегда успеем, а присяга в верности прежде всего. Так решил и Великий князь. У кого шестьдесят тысяч штыков в кармане, тот может смело говорить — заключил Милорадович, ударив себя по карману. — Разные члены Совета попробовали мне говорить и то, и другое, но сам Великий князь согласился на мое предложение, и присяга была произнесена… » (Н.К. Шильдер).
Несмотря на переданное Николаю Павловичу содержания Манифеста, он призвал Совет принести присягу Константину Павловичу «для спокойствия Государства». Следуя этому призыву Государственный Совет, Сенат и Синод, а также центральные государственные учреждения и Санкт-Петербургский гарнизон принесли присягу на верность Константину I. Сенат разослал по стране указы с предписанием присягать императору Константину I. В Москве присяга прошла в Успенском соборе 30 ноября. На Санкт-Петербургском монетном дворе начаты работы по подготовке к чеканке константиновского рубля с изображением Константина и отпечатаны его портреты с надписью «Император Всероссийский Константин Павлович».
«Николай тотчас же присягнул императору Константину. Совет делал ему представление, указывал ему на волю императора Александра, но Николай не изменил решения;он знал что делал...» (Из дневников великой княгини Александры Федоровны).
28-го ноября Николай Павлович направил генерал-адъютанту барону Дибичу письмо, в котором он ознакомил начальника штаба с событиями, происходившими в Петербурге по получении известия о кончине императора Александра:
«После постигшего нас бедствия одним могли мы заплатить последний долг тому, кто наше счастие чинил, покуда он был в живых. Его именем, видя, чувствуя как бы перед его лицом, я принес присягу моему законному государю императору Константину Павловичу. Теперь моя совесть спокойна и перед тем, которого всю жизнь оплакивать будем, и пред законным моим государем, а потом да будет воля Твоя!
С искренним душевным удовольствием должен я вам донести, что все последовало моему примеру; гвардия, город, все присягнуло; я сам привел присяге при себе. Все спокойно и тихо, одни мы несчастные, безутешные остались сироты!» (Цит. по соч. Н.К. Шильдера).
Но тут началось самое странное. Вся страна присягнула Константину. Теперь император — Константин, но он молчит и не объявляет о себе. Ни одного манифеста, ни одного заявления, ни одного публичного выступления, ни одного выезда к войскам — ничего. И это совершенно естественно, потому что Константин не считает себя
Николай Павлович направил Константину Павловичу собственное послание с предложением принять престол. Однако цесаревич Константин отказался, ответив вторым письмом брату, написанным 2 декабря, в котором настаивал, что все должно быть сделано в соответствии с волей императора Александра I. В ответ на первое письмо Константина Павловича от 3 декабря Николай Павлович отправил в Варшаву второе послание с согласием занять престол лишь после приезда Константина в Санкт-Петербург, повторного отказа брата от престола и с его благословения.
Константин Павлович в своем третьем письме от 8 декабря, полученном Николаем Павловичем 12 декабря, заверил брата в своей преданности, но в Санкт-Петербург приехать отказался, настаивая на том, что для вступления Николая на престол достаточно обнародования Манифеста 1823 года.
Николай Павлович в последствии в своих записках отмечает: «Как было изъяснить наше молчание пред публикой? Нетерпение и неудовольствие были велики и весьма извинительны. Пошли догадки, и в особенности обстоятельство неприсяги Михаила Павловича навело на всех сомнение, что скрывают отречение Константина Павловича. Заговорщики решили сие же самое употребить орудием для своих замыслов. Время сего ожидания можно считать настоящим междуцарствием, ибо повелений от императора, которому присяга принесена была, по расчету времени должно было получать – но их не приходило; дела останавливались совершенно; все было в недоумении...» (Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи / Подгот. к печати Б. Е. Сыроечковский. - М. ; Л. : Гос. изд-во (Тип. Печатный двор), 1926).