«В Южном обществе мыслителем был Пестель, энтузиастами — С. Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин, в Северном обществе мыслителем был Никита Муравьев — энтузиастом Рылеев; и в том и в другом влияние понемногу переходило от мозга к душе, мысль претворялась в действие...», — пишет М. Муравьев в работе «Идея временного правительства у декабристов и их кандидаты».
«Подобное извещение в столь затруднительное и важное время требовало величайшего внимания, и решено было узнать, кто из поименованных лиц в Петербурге, и не медля их арестовать», — отмечает в своих записках Николай Павлович.
Ввиду важности известий, сообщенных бароном Дибичем, великий князь Николай Павлович должен был прежде всего подумать, к кому обратиться за советом, кому поверить открывшуюся перед ним внезапно ужасную тайну.
После долгого размышления выбор его остановился, наконец, на двух лицах: графе Милорадовиче, как главном начальнике столицы, и князе А. Н. Голицыне, как пользовавшемся полным доверием покойного Государя и притом начальнике почтовой части. Оба были тотчас призваны; великий князь прочел им донесение Дибича, и взаимным соглашением положили арестовать тех из поименованных в бумаге заговорщиков, которые, по месту их службы, должны были находиться в Петербурге.
Но произведенная тотчас справка обнаружила, что никого из них здесь нет и что все они находятся в отпуску. Это обстоятельство еще более подтверждало основательность известий, доставленных из Таганрога, в которых помянутые лица значились отправившимися из Петербурга для съезда с своими единомышленниками. Такие доказательства в действительном существовании тайного сообщества поколебали даже спокойную самоуверенность графа Милорадовича и возбудили, вместе, всю вероятность, что есть в Петербурге еще и другие участники, в донесении не названные. Военный генерал-губернатор обещал употребить самые деятельные полицейские меры к их обнаружению и, сверх того, согласился послать к корпусному командиру Роту возвратившегося из Москвы адъютанта своего Мантейфеля за капитаном Майбородою, от которого, как он особенно часто упоминался в бумаге Дибича, надеялись получить еще важнейшие сведения. После сих, так сказать, предварительных распоряжений, оставалось только выжидать дальнейшего хода событий ( Корф М.А. Восшествие на престол императора Николая I-го . Издательство: Тип. II-го Отделения Собственной Его Имп. Вел. Канцелярии. СПб.1857).
Распоряжение это Милорадович, однако, не выполнил, так как в списке были в основном члены Южного тайного общества. «Из петербургских заговорщиков, — пишет далее Николай Павлович, — по справке никого не оказалось налицо; все были в отпуску, а именно - Свистунов, Захар Чернышев и Никита Муравьев, что более еще утверждало справедливость подозрений, что они были в отсутствии для съезда, как в показаниях упоминалось. Граф Милорадович должен был верить столь ясным уликам в существовании заговора и в вероятном участии и других лиц, хотя об них не упоминалось; он обещал обратить все внимание полиции, но все осталось тщетным и в прежней беспечности».
Николай Павлович не замедлил своим ответом барону Дибичу на сделанное им столь важное сообщение и в тот же день написал ему собственноручное письмо следующего содержания:
«Полковник Фредерикс приехал сегодня поутру в 7 часов и вручил мне три пакета от вас, любезный Иван Иванович, к государю императору адресованные. Из первого письма моего к вам вы известились уже, что, не сговорясь между собою, мы оба, и я могу прибавить — за мною все, исполнили долг наш пред нашим государем. Но воля его свята, и, присягнув ему я должен свято выполнить все, что мне ни повелит, как оно не тяжело для меня, и как не ужасно и ни затруднительно мое положение. Я еще не государь ваш, но должен поступать уже, как государь, ожидая каждую минуту разрешения Константина Павловича на вступление мое на его место. Как и почему — здесь не место сказывать; скоро все объяснится и докажет, что я, прежде всего, и перед отечеством чист совестью и делами. Я открыл пакеты и в вашем докладе видел дело ужасное, но которое меня не страшит, ибо я на все готов. Обязанность моя — не теряя ни минуты, приступить к делу, для общего блага касающемуся, а потому и приступлю к назначению мер, мною принятых...»