Едва Николай Павлович окончил письмо, как во время обеда приехал из Варшавы Белоусов.
«По обыкновению обедали мы вдвоем с женой, — пишет Николай Павлович, — как приехал Белоусов. Вскрыв письмо брата, удостоверился я с первых строк, что участь моя решена, но что единому Богу известно, как воля Константина Павловича исполнится, ибо вопреки всем нашим убеждениям решительно отказывал в новом акте, упираясь на то, что не признавая себя Императором, отвергая присягу, ему данную, как такую, которая неправильно ему принесена была, не считает себя в праве и не хочет другого изречения непреклонной своей воли, как обнародование духовной императора Александра и приложенного к оному акта отречения своего от Престола. Я предчувствовал, что, повинуясь воле братней, иду на гибель, но нельзя было иначе, и долг повелевал сообразить единственно, как исполнить сие с меньшею опасностию недоразумений и ложных наветов».
В девять часов вечера Николай Павлович сделал в вышеприведенном письме к барону Дибичу следующую приписку: «Решительный курьер воротился; послезавтра поутру я — или государь или без дыхания. Я жертвую собой для брата; счастлив, если как подданный исполню волю его».
12 -го декабря великий князь Николай Павлович получил письмо от цесаревича Константина Павловича, в котором тот решительно отказывался от престола.
«12 24 )декабря. Суббота... И так, впервые пишу в этом дневнике как императрица. Мой Николай возвратился и стал передо мною на колени, чтобы первым приветствовать меня как императрицу. Константин не хочет дать манифеста и остается при старом решении; так что манифест должен быть дан Николаем» (Из дневников великой княгини Александры Федоровны).
Теперь Николаю Павловичу предстояло заняться составлением манифеста. Он продиктовал своему адъютанту Адлербергу главные мысли по этому предмету и историческую его часть, а затем к этой работе были привлечены Карамзин и Сперанский. Задача была не легкой. Нужно было объяснить России необъяснимое, изложить всю запутанную историю междуцарствия с должной ясностью. Этим актом Николай Павлович предполагал возвестить свое воцарение в торжественном заседании Государственного Совета, при Великом Князе Михаиле Павловиче, как личном свидетеле и вестнике воли Цесаревича.
В своих записках Николай Павлович пишет: «Изготовив в скорости проект Манифеста, призвал я к себе М.М. Сперанского и ему поручил написать таковой, придерживаясь моих мыслей; положено было притом публиковать духовную Императора Александра, письмо к нему Константина Павловича с отречением и два его же письма - к Матушке и ко мне как к Императору» .
Проект манифеста был изготовлен Сперанским к вечеру 12-го декабря. Государь, одобрив его с некоторыми исправлениями, продолжал сохранять дело в тайне до ожидаемого приезда великого князя Михаила Павловича и потому переписку манифеста поручил личному надзору князя А. Н. Голицына. Проект был переписан в ночь с 12-го на 13-е число, в трех экземплярах, Гавриилом Поповым, доверенным чиновником князя, в его кабинете, со строгим запрещением всякой огласки. Государь, подписав Манифест утром 13-го декабря, пометил его, однако же, 12-м, как тем днем, в который все решилось окончательным отзывом цесаревича.
В приложениях к манифесту решено было поместить манифест императора Александра от 16 августа 1823 года, утверждавший отречение цесаревича Константина Павловича и назначающий наследником великого князя Николая Павловича, письмо цесаревича к покойному императору и ответ на него государя, равно как два письма цесаревича от 26 ноября 1825 года: одно к императрице-матери, а другое к великому князю Николаю Павловичу, как к императору.
Около девяти часов вечера, в Зимний дворец явился, как пишет барон Корф, благородный двадцатилетний юноша, горевший любовью к отечеству и преданный великому князю Николаю Павловичу. Это был адъютант штаба Гвардейской пехоты подпоручик лейб-гвардии Егерского полка Яков Ростовцев. Он явился с пакетом на имя великого князя от генерала Бистрома.
Во врученном им пакете было письмо от него самого к Николаю Павловичу.
«В продолжение четырех лет, — писал Ростовцев, — с сердечным удовольствием замечав, иногда, Ваше доброе ко мне расположение; думая, что люди, Вас окружающие, в минуту решительную не имеют довольно смелости быть откровенными с Вами; горя желанием быть, по мере сил моих, полезным спокойствию и славе России; наконец, в уверенности, что к человеку, отвергшему корону, как к человеку истинно благородному, можно иметь полную доверенность, я решился на сей отважный поступок. Не посчитайте меня коварным доносчиком, не думайте, чтоб я был чьим-либо орудием или действовал из подлых видов моей личности, — нет. С чистою совестью я пришел говорить Вам правду.