<..>
В народе и войске распространился уже слух, что Константин Павлович отказывается от престола. Следуя редко доброму влечению Вашего сердца, излишне доверяя льстецам и наушникам Вашим, Вы весьма многих против Себя раздражили. Для Вашей собственной славы погодите царствовать.
Противу Вас должно таиться возмущение; оно вспыхнет при новой присяге, и, может быть, это зарево осветит конечную гибель России.
Пользуясь междоусобиями, Грузия, Бессарабия, Финляндия, Польша, может быть, и Литва от нас отделятся; Европа вычеркнет раздираемую Россию из списка держав своих и сделает ее державою Азиятскою, и незаслуженные проклятия, вместо должных благословений, будут Вашим уделом.
Ваше Высочество! может быть, предположения мои ошибочны; может быть, я увлекся и личною привязанностию к Вам, и любовью к спокойствию России; но дерзаю умолять Вас именем славы Отечества, именем Вашей собственной славы — преклоните Константина Павловича принять корону! Не пересылайтесь с Ним курьерами; это длит пагубное для Вас междуцарствие, и может выискаться дерзкий мятежник, который воспользуется брожением умов и общим недоумением. Нет, поезжайте Сами в Варшаву, или пусть Он приедет в Петербург; излейте Ему, как брату, мысли и чувства Свои; ежели Он согласится быть Императором — слава Богу! Ежели же нет, то пусть всенародно, на площади, провозгласит Вас Своим Государем» ( Цит. по: Корф М.А. Восшествие на престол императора Николая I-го . Издательство: Тип. II-го Отделения Собственной Его Имп. Вел. Канцелярии. СПб.1857).
Около десяти минут Ростовцев ждал ответа. Наконец, дверь открылась и Николай Павлович позвал его к себе. Он запер тщательно за собой обе двери и, взяв его за руку, обнял и несколько раз поцеловал, со словами: «Вот чего ты достоин, такой правды Я не слыхивал никогда!» — «Ваше Высочество, — сказал Ростовцев, — не почитайте меня доносчиком и не думайте, чтобы я пришел с желанием выслужиться!»
Увлекая подпоручика в глубину своего кабинета Николай говорит: «Мой друг, я плачу тебе доверием за доверие. Ни убеждения матушки, ни мольбы мои не смогли преклонить брата принять корону: он решительно отрекается».
Ростовцев настаивал на необходимости, чтобы цесаревич сам прибыл в Петербург и всенародно, на площади, провозгласил своего брата своим Государем. «Что делать, — возразил государь, — Он решительно от этого отказывается, а он — мой старший брат! Впрочем, будь покоен. Нами все меры будут приняты. Но если разум человеческий слаб, если воля Всевышнего назначит иначе и мне нужно погибнуть, то у меня — шпага с темляком: это вывеска благородного человека. Я умру с нею в руках, уверенный в правости и святости своего дела и предстану на суд Божий с чистою совестию». — «Ваше Высочество, — сказал Ростовцев, — это личность. Вы думаете о собственной славе и забываете Россию: что будет с нею?» — «Можешь ли ты сомневаться, чтобы я любил Россию менее себя? Но престол празден; брат мой отрекается; я единственный законный наследник. Россия без царя быть не может. Что же велит мне делать Россия? Нет, мой друг, ежели нужно умереть, то умрем вместе!» ( Цит. по: Корф М.А. ).
«Мой друг, — продолжает Николай, — может быть, ты знаешь некоторых злоумышленников и не хочешь назвать их, думая, что сие противно благородству души твоей? — И не называй! Ежели какой-либо заговор тебе известен, то дай ответ не мне, а Тому, Кто нас выше!» (Цит. по соч.: Н. К. Шильдера).
Встреча завершилась.
Стоя перед неизбежной участью и таинственными, неуловимыми слухами о предстоящей опасности, Николай Павлович пишет 12-го декабря в Таганрог генералу от инфантерии, светлейшему князю П. М. Волконскому: «Воля Божия и приговор братний надо мной совершается. 14-го числа я буду государь или мертв. Что во мне происходит, описать нельзя; вы верно надо мной сжалитесь — да, мы все несчастные, но — но нет несчастливее меня! Да будет воля Божия!...»
Так наступила развязка того узла, который был еще больше затянут. Оба его брата и Александр, и Константин равно подготовили то положение, из которого Николай опасался не выйти живым. Ввиду неминуемой опасности, угрожавшей все государственному строю империи, а также и для своего спасения надо было действовать.