Положили: приступить немедленно к исполнению сей высочайшей воли».
Процедура следственных действий включала в себя: устный допрос арестанта членами комитета; его письменные ответы на выданные ему «вопросные пункты»; обсуждение протоколов допроса и ответов на заседании комитета; назначение очных ставок.
Комитет определил следующий порядок проведения дознания: первый допрос с арестанта снимал и записывал В. В. Левашов; затем арестованный вызывался на заседание Комитета, где отвечал устно на вопросы по заранее заготовленному списку, потом на них же он должен был ответить в камере письменно. Если ответы не устраивали членов Комитета, то при повторных допросах арестанту предоставлялись более развернутые вопросы, чтобы продемонстрировать осведомленность следствия и бесполезность запирательства. Декабристы могли получать вопросные пункты для письменного ответа и без вызова в Комитет: в этом случае показания писались ими собственноручно. При противоречиях в показаниях арестованным устраивались очные ставки. Способами давления на подследственных были заковывание в ручные и ножные кандалы, ухудшение рациона питания (хлеб и вода), увещевание при участии священника (ВД. Т. 16 ).
Заседания комитета проводились ежедневно. С целью проинформировать государя и получить от него указания по поводу дальнейших действий, ему постоянно направлялись докладные записки за подписью Татищева. Докладные записки возвращались в комитет с пометками Николая через канцелярию дежурного генерала Главного штаба.
По поводу действий комитета генерал-адъютант Бенкендорф писал в своих записках: «Мы немедленно приступили к нашим занятиям со всем усердием и жаром, каких требовало дело, тесно связанное с политическим существованием империи и с безопасностью каждого из ее подданных. Государь подавал нам лучший пример деятельности и рвения к общему благу. Он сам призывал к себе и предварительно допрашивал всех заговорщиков, как захваченных в Петербурге, так и тех, которых постепенно привозили из разных губерний и полков. Ни один из соумышленников, указанных их признаниями, не укрылся от бдительности правительства. Все были забраны и представлены в следственную комиссию».
На допросах всплывали все новые имена и факты. Всего к следствию было привлечено 579 человек, из них 11 доносчиков.
Действия комитета также оценивает правитель дел в комитете, литератор, А.Д. Боровков: «Комитет, действуя в духе кротости и снисхождения августейшего монарха благосклонно спрашивал призванных к допросам, позволял им говорить свободно, выслушивал терпеливо. Заготовленные вопросы, после личных объяснений, отдавали им в казематы, чтобы они могли обдумать свои ответы. Главное упорство большей части допрашиваемых состояло в открытии соумышленников; но когда им показали бывшие в комитете списки членов их обществ, когда сказали им, что они почти все уже забраны, тогда они стали чистосердечны. Однако комитет с чрезвычайной осторожностью руководствовался их указаниями; он не прежде призывал к допросу, как удостоверившись в соучастии сличениями разных показаний и сведений. Великий князь Михаил Павлович часто говорил:
«Тяжела обязанность вырвать из семейства и виновного, но запереть в крепость невиновного — это убийство».
Добрый председатель комитета, не взирая на полную мне доверенность и убеждение в моей осмотрительности, с большим упорством подписывал требования о присылке членов злоумышленных обществ.
«Смотри брат, — говорил он мне, — на твоей душе грех, если подхватим напрасно».
Допросы отбирались изустно, в полном присутствии комитета, собиравшегося каждый вечер, только в Рождество Христово и Новый год не было заседания. О всех допросах и ответах, тот час после присутствия, составлял я ежедневно краткие мемории для государя императора; они подносились его величеству на следующий день утром, как только он изволит проснуться. Конечно, эти мемории, написанные наскоро поздно ночью, после тяжкого утомительного дня, без сомнения, не обработаны, но они должны быть чрезвычайно верны, как отражение живых свежих впечатлений».
Относительно ведения дел в Комитете, или, как его затем называли «следственной комиссии» не однозначно отзывались допрашиваемы мятежники по сохранившимся протоколам и воспоминаниям.
О том, как проходило заседание Комитета записал в своих воспоминаниях друг Пестеля и Лермонтова, майор 32-го егерского полка Раевский: «Плац-майор Подушкин ночью, часов в 11, пошел ко мне. Он вывел меня из каземата и попросил очень учтиво позволения завязать мне глаза. И, не дожидаясь ответа, каким-то платком туго завязал мне. Мы сели в сани, остановились, он вывел меня за руку и ввел в комендантский дом и посадил за ширмы. Натурально, находясь один, я приподнял платок и видел, как выходили и входили в эту комнату разные люди, но кто именно, не мог отличить. Через полчаса плац-майор подошел ко мне, взял за руку и привел к дверям другой комнаты. Он отворил дверь, снял с меня повязку и, указав на двери, сказал: «Войдите». Я вошел. Передо мною явилась новая картина: огромный стол, покрытый красным сукном. Три шандала по три свечи освещали стол, по стенам лампы. Вокруг стола следующие лица: Татищев, по правую сторону его — Михаил Павлович, по левую — морской министр, князь Голицын, Дибич, Чернышев, по правую — Голенищев-Кутузов, Бенкендорф, Левашов и Потапов. Блудов, секретарь, вставал и садился на самом краю правой стороны».