Вы вольны смеяться надо мною и говорить, что это намерение несбыточное; но подождите исполнения и уже тогда произнесите приговор. Знаю, что вы осудите меня, но не могу поступить иначе, потому что покой совести ставлю первым для себя законом, а могла ли бы она оставаться спокойною, если бы я взялся за дело не по моим силам? Вот, мой милый друг, что я так давно желал сообщить вам. Теперь, когда все высказано, мне только остается уверить вас, что где бы я ни был, счастливым или несчастным, богатым или бедным, ваша дружба ко мне будет всегда одним из величайших для меня утешений; моя же к вам, верьте, кончится только с жизнию.
Прощайте, мой дорогой и истинный друг; увидеть вас было бы для меня, пока, самым счастливым событием.
Жена моя вам кланяется; ее мысли совершенно согласны с моими» ( Корф М.А. Восшествие на престол императора Николая I-го . Издательство: Тип. II-го Отделения Собственной Его Имп. Вел. Канцелярии. СПб.1857).
Через некоторое время, весной 1796 года, в разговоре со своим другом юности Адамом Чарторыйским (Чарторижским), он опять высказал мысль об отречении от престола: «Весной 1796 года Александр Павлович пригласил князя Адама Чарторижского посетить его в Таврическом дворце, и здесь произошла достопамятная их беседа, продолжавшаяся без перерыва в продолжение трех часов. «Он сознался мне, что ненавидит деспотизм повсюду, во всех его проявлениях, что он любит свободу, на которую имеют право все люди; что он с живым участием следил за французской революцией, что, осуждая ее ужасные крайности, он желает республике успехов и радуется им... Этот великий князь ненавидит основные начала своей бабки и отрекается от них и от ненавистной политики России!..» (Шильдер Н.К. Император Александр I, его жизнь и царствование. Т.1-4. - С.-Пб.,1904-1905. Т.1).
27 сентября 1796 года, Александр Павлович пишет другое письмо своему воспитателю Лагарпу, которое должен был вручить ему один из его друзей, Николай Николаевич Новосильцов. Цесаревич решил не просто отказаться от престола, а принять активное участие в разработке конституции и провозглашении республики. В этом письме, написанном в Гатчине, Александр выражает надежду устроить судьбу России на новых основаниях, или, как выражались тогда, даровать ей политическое бытие, и затем, по достижении уже иной великой цели, кончить жизнь частным человеком, наслаждаясь процветанием своей родины: «...Письмо это вам передаст Новосильцов; он едет с исключительною целью повидать вас и спросить ваших советов и указаний в деле чрезвычайной важности — об обеспечении блага России при условии введения в ней свободной конституции (constitution libre)... Мне думалось, что если когда либо придет и мой черед царствовать, то вместо добровольного изгнания себя, я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкою в руках каких либо безумцев. Это заставило меня передумать о многом, и мне кажется, что это было бы лучшим образом революции, так как она была бы произведена законною властью, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена и нация избрала бы своих представителей. Вот в чем заключается моя мысль» (Шильдер Н.К. Император Александр I, его жизнь и царствование. Т.1-4. - С.-Пб.,1904-1905. Т.1).
Миновали годы. Тот, кто в первой юности мечтал о частной жизни на берегах Рейна, перешагнул его дважды с лаврами победы и с ветвью мира, отомстив за истребление Москвы сохранением Парижа. Россия сияла славой своего Монарха; коленопреклоненная Европа звала его своим избавителем, своим земным провидением.
После заграничного похода он уже не столь восторженно мечтает о республике. Более того, он теперь убежден, что в России еще не созрели для нее условия. Его также пугает пагубный пример французской революции.
Первая мысль об отречении после заграничного похода была высказана им еще в сентябре 1816 года и записана его адъютантом Данилевским: «В день отъезда государя в Белую Церковь, 8 сентября 1816 года, за обедом, когда разговор коснулся обязанностей людей различных сословий, равно и монархов, Александр неожиданно произнес твердым голосом следующие слова, за точность которых, пишет Данилевский, он ручается, потому что записал их тотчас после обеда: «Когда кто-нибудь имеет честь находиться во главе такого государства, как наше, он должен в момент опасности первым становиться лицом к лицу с нею. Он должен оставаться на своем месте лишь до тех пор, пока его физические силы будут позволять это или, чтобы сказать одним словом, до тех пор, пока он в состоянии садиться на лошадь. После этого он должен удалиться».