При этих словах на устах государя явилась выразительная улыбка, пишет Данилевский. И он продолжал: «Что касается меня, то в настоящее время я прекрасно себя чувствую, но через десять или пятнадцать лет, когда мне будет пятьдесят, тогда...»
Тут несколько присутствующих прервали императора и, как не трудно догадаться, уверяли, что и в шестьдесят лет он будет здоров и свеж. Данилевский в то время, конечно, ничего не знал о юношеских мечтах императора Александра...» (Шильдер Н.К. Император Александр I, его жизнь и царствование. Т.1-4. - С.-Пб.,1904-1905. Т.4).
Но среди блеска всего величия, какое только доступно человеку, Александр — как бы исполнилось уже Его призвание — не чувствовал себя счастливым на престоле... В Нем таилась прежняя мысль и — вскоре она выразилась еще положительнее.
Император Александр решил ознакомить Николая Павловича со своими тайными намерениями и открыть брату ту будущность, которую он ему готовил. 13 июля 1819 года император Александр присутствовал в Красном Селе на линейном учении 2-й бригады 1-й гвардейской дивизии, которой командовал великий князь Николай Павлович. Государь лично присутствовал при сделанном ей перед выступлением из лагеря линейном учении, остался доволен и был чрезвычайно милостив к своему брату. После учения император с братом и великой княгиней Александрой Феодоровной обедали втроем. Это свидание ознаменовалось разговором, получившим историческое значение. Между императором Александром и и его братом, Николаем, происходил чрезвычайно важный и интересный разговор по вопросу престолонаследия. Вот как его передает присутствовавшая при разговоре великая княгиня Александра Федоровна,
По рассказу Александры Федоровны, император Александр, сидя после обеда между ними и дружески беседуя, вдруг переменил тон, и сделавшись серьезным, начал в следующих приблизительно выражениях говорить своим слушателям, что он остался доволен утром тем, как брат исполняет свои обязанности, как начальник бригады, что он вдвойне обрадован таким отношением в службе со стороны Николая, так как на нем будет лежать со временем большое бремя, что он смотрит на него, как на своего заместителя, и что это должно совершиться ранее, чем предполагают, а именно при жизни его, императора. «Мы сидели как окаменелые, широко раскрыв глаза, не будучи в состоянии произнести ни слова». Государь продолжал: «Кажется, вы удивлены; так знайте же, что мой брат Константин , который никогда не заботился о престоле, решил ныне более, чем когда либо, формально отказаться от него, передав свои права брату своему и его потомству. Что же касается меня, то я решил отказаться от лежащих на мне обязанностей и удалиться от мира. Европа теперь более, чем когда-либо, нуждается в монархах молодых и обладающих энергией и силой, а я уже не тот, каким был прежде, и считаю долгом удалиться вовремя. Я полагаю, что-то же самое сделает король Пруссии, назначив на свое место Фрица».
«Видя, что мы были готовы разрыдаться, он постарался утешить нас, успокоить, сказав, что все это случится не тотчас, что, может быть, пройдет еще несколько лет прежде, нежели он приведет в исполнение свой план. Затем он оставил нас одних. Можно себе представить, в каком мы были состоянии. Никогда ничего подобного не приходило мне в голову даже во сне. Нас точно громом поразило; будущее казалось мне мрачным и недоступным для счастья. Это был достопамятный момент в нашей жизни» (Император Николай Первый, его жизнь и царствование / [соч.] Н. К. Шильдера. - СПб. : А. С. Суворин, 1903).
«Разговор кончился. Государь уехал. Но молодая чета чувствовала то же самое, что мог бы ощущать человек, который идет спокойно по ровной дороге, в прекрасной местности, между цветов, если бы вдруг у него под ногами открылась страшная пропасть и его увлекало бы туда неодолимою силою, так что он не мог бы ни отступить, ни воротиться. Никогда до тех пор Великий Князь не был ни приобщаем к участию в государственных соображениях, ни вводим в дела высшего управления. До 1818-го года Он не имел даже никаких служебных занятий, и все Его знакомство со светом ограничивалось впечатлениями, которые уносил Он в душе, проводя каждое утро, по часу и более, в дворцовых передних или в секретарской комнате, посреди шумного собрания военных и других лиц, которые имели доступ к Государю и до приема развлекали себя большею частию шутками и насмешками, иногда и интригами. Часы эти, конечно, не были для молодого человека совершенно потеряны, представляя ему случай к изучению людей: Он постоянно наблюдал, многое видел, многое понял, многих узнал и — в редком обманулся. Но все это служило более уроком для частной жизни, нежели приготовлением к престолу. Только осенью 1818-го года Великий Князь был назначен командиром Гвардейской бригады, а за несколько времени перед тем вступил в управление Инженерным корпусом, по возложенному на Него в июле 1817-го года, в один день с назначением шефом лейб-гвардии Саперного баталиона, званию генерал-инспектора. На сан Императорский Он смотрел не иначе, как с благоговейным страхом, особенно при живом примере брата, который отдавал всего себя в жертву своему долгу и, между тем, так мало успел стяжать благодарности — по крайней мере, от современников. И вдруг, вместо призвания, предопределенного Великому Князю порядком рождения, исполнять ревностно одни скромные обязанности подданного, вместо тихих радостей едва начавшегося семейного счастия, перед Ним открывалась столь неожиданная будущность — нести тяжкое, грозно-ответственное перед совестью и Богом бремя владычества над огромнейшею державою в мире!..» ( Корф М.А. Восшествие на престол императора Николая I-го . Издательство: Тип. II-го Отделения Собственной Его Имп. Вел. Канцелярии. СПб.1857).
Результатом разговора с Александром, однако, оказались одни намеки, которые делал государь. Это тем более странно, что разговор происходил после целого ряда обсуждений и решений, как со стороны императора, так и со стороны его наследника, Константина.
В 1821 году Константин Павлович высказал свои мысли по вопросу престолонаследия своему брату Михаилу Павловичу. Это случилось в Варшаве, когда последний гостил у наследника. Во время прогулки, Константин вдруг обращается и говорит: «Ты знаешь мою доверенность к тебе, — сказал вдруг Цесаревич, — теперь хочу еще более доказать ее, вверив тебе великую тайну, которая лежит у меня на душе. Не дай Бог нам дожить до величайшего несчастия, какое только может постичь Россию, потери Государя; но знай, что если этому удару суждено совершиться еще при моей жизни, то я дал себе святое обещание отказаться, навсегда и невозвратно, от престола. У меня два главные к тому побуждения. Я, во-первых, так люблю, уважаю и чту брата Александра, что не могу без горести, даже без ужаса, вообразить себе возможность занять Его место; во-вторых, жена моя не принадлежит ни к какому владетельному дому и, что еще более, она — полька; следственно, нация не может иметь ко мне нужной доверенности и отношения наши будут всегда двусмысленны. Итак, я твердо решился уступить мое право брату Николаю, и ничто, никогда не поколеблет этой здраво обдуманной решимости. Покамест она должна оставаться между нами; но если бы когда-нибудь брат Николай Сам заговорил с тобою об этом, заверь Его моим словом, что я буду Ему верный и ревностный слуга до гроба везде, где Он захочет меня употребить, а когда б и Его при мне не стало, то с таким же усердием буду служить Его сыну, может быть, еще и с большим, потому что Он носит имя моего благодетеля» (Василич, Г. Разруха 1825 года. Часть первая. Тип. «Север». Спб. 1908).