Спокойство, твердостью вашего величества возвращенное столице, в прочих местах империи, за исключением Василькова и окрестностей, не было и нарушено. В Москве, где все жители с восторгом произносили клятву в верности вашему императорскому величеству и наследнику престола, некоторые из членов тайного общества, в том числе и отставшие от оного, собирались рассуждать о происшествиях 14 декабря. Один, Муханов, известный другим невоздержностью в речах, говорил в исступлении досады: «Наши товарищи гибнут, их может спасти только смерть государя, и я знаю человека, готового, по крайней мере, отмстить за них». Сами сообщники его слушали с пренебрежением. На юге, где вследствие предписаний, привезенных из Таганрога генерал-адъютантом Чернышевым, уже были забираемы под стражу важнейшие злоумышленники, по указаниям донесшего на них капитана Май-бороды, бешенство других, смущенных открытием заговорщиков, также изливалось в словах. Поджио говорил Василию Давыдову: «Должно для спасения наших ехать в Петербург, убить императора Константина» (им еще не известно было вступление вашего величества на престол). «Я предлагаю свои две руки». «Надобно их шесть», — отвечал Давыдов. Поджио думал найти пособников в Митькове, князе Валериане Голицыне, князе Оболенском и Матвее Муравьеве. Генерал-майор князь Сергей Волконский, узнав, что полковник Пестель с некоторыми другими арестован, нашел средство увидеться с ним наедине; Пестель сказал ему: «Не бойтесь, спасайте только мою «Русскую Правду», а я не открою ничего» и однако ж во всем признался пред Комиссиею, наименовал всех своих соумышленников, и по требованию Комиссии все они отысканы и представлены сюда местными начальствами. Сергей и Матвей Муравьевы также были взяты (29 декабря) начальником первого, подполковником Гебелем, хотя он (Муравьев) находился не при полку и, узнав от Бестужева-Рюмина о приказании арестовать его, скрывался вместе с братом. К сожалению, Г. Гебель не имел осторожности приставить к ним достаточную стражу и в ту же ночь несколько офицеров, принадлежащих к обществу Соединенных славян, поручики Кузьмин, Сухинов, Щипилла и штабс-капитан барон Соловьев, ворвались в комнаты, где Муравьевы содержались, освободили их, схватили подполковника Гебеля и жандармского офицера, ранили первого. Сергей Муравьев тогда лишь, как утверждает он, решился возмутить Черниговский полк. Он был в местечке Трилесье, но немедленно отправился в Ковалевку, чтобы собрать там 2-ю гренадерскую роту, велев поручику Кузмину туда же привести 5-ю, а Соловьеву и Щипилле возмутить свои роты и с ними идти в Васильков. Из Ковалевки, где он ночевал, Сергей Муравьев-Апостол 30 декабря пошел с двумя ротами, 2-ю и 5-ю, на Васильков, дорогою приехал к нему Бестужев-Рюмин, которого он посылал в Брусилов за известиями. В 8 верстах от города, узнав, что там стоит рота с майором Трухиным, Муравьев приказал своим зарядить ружья; майор Трухин, с своей стороны, приказывал то же; ему не повиновались, и возмутившиеся роты вступили беспрепятственно в Васильков. Тут, отдав под стражу майора Трухина, выпустив арестованных подполковником Гебелем Соловьева, Щипиллу и нескольких преданных суду рядовых, взяв безденежно хлеба, других съестных припасов и напитков из городских лавок, Муравьев начал составлять планы для действия. К нему пристали еще некоторые офицеры и приезжал из Белой Церкви приглашенный им накануне подпоручик 17-го егерского полка Александр Вадковский, член не весьма деятельный Южного общества. Сергей Муравьев уговаривал его произвести бунт в сем полку. «Буду стараться, если соберут его, но, кажется, невозможно», — отвечал Вадковский и расстался с Муравьевым, который в то же время посылал в Киев, надеясь там найти какого-нибудь единомышленника и требуя пособия. Он думал идти или на Киев, или на Белую Церковь, или к Житомиру, чтобы соединиться с офицерами Общества славян; наконец, решился двинуться к Брусилову, откуда мог, смотря по обстоятельствам, поспеть одним переходом и в Киев, и в Житомир. На другой день, 31 декабря в полдень, ибо он дожидался 2-й мушкетерской роты, он велел собраться к походу тем, кои уже пристали к нему; перед выступлением полковой священник за 200 рублей согласился отпеть молебен и прочесть сочиненный Сергеем Муравьевым и Бестужевым-Рюминым Катехизис, в коем, как было означено выше, своевольно толкуя отдельные места из Ветхого Завета, они хотели доказать, что богу угоден один республиканский образ правления. Но сей лже-Катехизис, как сам Муравьев показывает, произвёл на рядовых невыгодное для его намерений впечатление, и он увидел себя принужденным действовать снова именем государя цесаревича, уверяя солдат, что его высочество не отрекался от короны. На пути к Брусилову, в деревне Мотовиловке, нашел он 1-ю гренадерскую и 1-ю мушкетерскую роты без командиров, он предлагал им, просил с ним соединиться: часть мушкетерской роты согласилась, гренадерская отказалась вся решительно и отступила к Белой Церкви. Мятежники провели весь следующий день (1 генваря) в Мотовиловке, ибо начальник их, Сергей Муравьев, боялся трудить солдат в праздник нового года; 2 генваря, не получая известий из Киева, полагая, что и там, и в самом местечке Брусилове уже знают о бунте его, он пошел к Белой Церкви и ночевал в селе Пологи; тут, уведомясь от Щепиллы, что в Белой Церкви нет войска, которое он надеялся возмутить, Муравьев снова изменил свой план, обратился к Трилесью искать сближения с членами Общества соединенных славян, но между деревнями Устимовкой и Королевкой встретил высланный против него гусарский отряд генерала Гейсмара. «Я привел свои роты в порядок, — говорит он, — велел солдатам, не стреляя, идти прямо на пушки с оставшимися офицерами (ибо многие из присоединившихся к нему в Василькове в то время уже оставили его); солдаты шли за мною, когда я упал без чувств, раненный картечью; очнувшись, увидел своих в расстройстве, хотел собрать их, но они вместо повиновения схватили меня и Бестужева и отдали начальнику эскадрона Мариупольского полка». Брат его Матвей и все прочие офицеры также взяты, кроме убитого в деле другого его брата, Ипполита, и поручика Сухинина, который, успев бежать, отыскан уже местным начальством в Кишиневе; из взятых Кузмин застрелился в тот же день пред глазами обоих Муравьевых, с коими он содержался. Описав свойство, намерения и действия открытых в России злоумышленных тайных обществ, Комиссии остается обратить внимание вашего императорского величества на личное в сих замыслах и действиях участвование всех допрошенных в продолжение следствия, как тех, коих имена упомянуты в сем донесении, так и других, менее значивших в кругу своих сообщников, хотя некоторые между ими участвовали и в самых преступных умыслах. Комиссия старалась представить сие наиточнейшим образом в особых о каждом записках, означая в оных и собственные их признания, и показания свидетелей, и новые по сим показаниям данные ими ответы и объяснения. Сии записки вместе с письменными изветами допрошенных и другими следующими к делу более или менее важными бумагами Комиссия подносит на высочайшее усмотрение вашего величества.
Спокойство, твердостью вашего величества возвращенное столице, в прочих местах империи, за исключением Василькова и окрестностей, не было и нарушено. В Москве, где все жители с восторгом произносили клятву в верности вашему императорскому величеству и наследнику престола, некоторые из членов тайного общества, в том числе и отставшие от оного, собирались рассуждать о происшествиях 14 декабря. Один, Муханов, известный другим невоздержностью в речах, говорил в исступлении досады: «Наши товарищи гибнут, их может спасти только смерть государя, и я знаю человека, готового, по крайней мере, отмстить за них». Сами сообщники его слушали с пренебрежением. На юге, где вследствие предписаний, привезенных из Таганрога генерал-адъютантом Чернышевым, уже были забираемы под стражу важнейшие злоумышленники, по указаниям донесшего на них капитана Май-бороды, бешенство других, смущенных открытием заговорщиков, также изливалось в словах. Поджио говорил Василию Давыдову: «Должно для спасения наших ехать в Петербург, убить императора Константина» (им еще не известно было вступление вашего величества на престол). «Я предлагаю свои две руки». «Надобно их шесть», — отвечал Давыдов. Поджио думал найти пособников в Митькове, князе Валериане Голицыне, князе Оболенском и Матвее Муравьеве. Генерал-майор князь Сергей Волконский, узнав, что полковник Пестель с некоторыми другими арестован, нашел средство увидеться с ним наедине; Пестель сказал ему: «Не бойтесь, спасайте только мою «Русскую Правду», а я не открою ничего» и однако ж во всем признался пред Комиссиею, наименовал всех своих соумышленников, и по требованию Комиссии все они отысканы и представлены сюда местными начальствами. Сергей и Матвей Муравьевы также были взяты (29 декабря) начальником первого, подполковником Гебелем, хотя он (Муравьев) находился не при полку и, узнав от Бестужева-Рюмина о приказании арестовать его, скрывался вместе с братом. К сожалению, Г. Гебель не имел осторожности приставить к ним достаточную стражу и в ту же ночь несколько офицеров, принадлежащих к обществу Соединенных славян, поручики Кузьмин, Сухинов, Щипилла и штабс-капитан барон Соловьев, ворвались в комнаты, где Муравьевы содержались, освободили их, схватили подполковника Гебеля и жандармского офицера, ранили первого. Сергей Муравьев тогда лишь, как утверждает он, решился возмутить Черниговский полк. Он был в местечке Трилесье, но немедленно отправился в Ковалевку, чтобы собрать там 2-ю гренадерскую роту, велев поручику Кузмину туда же привести 5-ю, а Соловьеву и Щипилле возмутить свои роты и с ними идти в Васильков. Из Ковалевки, где он ночевал, Сергей Муравьев-Апостол 30 декабря пошел с двумя ротами, 2-ю и 5-ю, на Васильков, дорогою приехал к нему Бестужев-Рюмин, которого он посылал в Брусилов за известиями. В 8 верстах от города, узнав, что там стоит рота с майором Трухиным, Муравьев приказал своим зарядить ружья; майор Трухин, с своей стороны, приказывал то же; ему не повиновались, и возмутившиеся роты вступили беспрепятственно в Васильков. Тут, отдав под стражу майора Трухина, выпустив арестованных подполковником Гебелем Соловьева, Щипиллу и нескольких преданных суду рядовых, взяв безденежно хлеба, других съестных припасов и напитков из городских лавок, Муравьев начал составлять планы для действия. К нему пристали еще некоторые офицеры и приезжал из Белой Церкви приглашенный им накануне подпоручик 17-го егерского полка Александр Вадковский, член не весьма деятельный Южного общества. Сергей Муравьев уговаривал его произвести бунт в сем полку. «Буду стараться, если соберут его, но, кажется, невозможно», — отвечал Вадковский и расстался с Муравьевым, который в то же время посылал в Киев, надеясь там найти какого-нибудь единомышленника и требуя пособия. Он думал идти или на Киев, или на Белую Церковь, или к Житомиру, чтобы соединиться с офицерами Общества славян; наконец, решился двинуться к Брусилову, откуда мог, смотря по обстоятельствам, поспеть одним переходом и в Киев, и в Житомир. На другой день, 31 декабря в полдень, ибо он дожидался 2-й мушкетерской роты, он велел собраться к походу тем, кои уже пристали к нему; перед выступлением полковой священник за 200 рублей согласился отпеть молебен и прочесть сочиненный Сергеем Муравьевым и Бестужевым-Рюминым Катехизис, в коем, как было означено выше, своевольно толкуя отдельные места из Ветхого Завета, они хотели доказать, что богу угоден один республиканский образ правления. Но сей лже-Катехизис, как сам Муравьев показывает, произвёл на рядовых невыгодное для его намерений впечатление, и он увидел себя принужденным действовать снова именем государя цесаревича, уверяя солдат, что его высочество не отрекался от короны. На пути к Брусилову, в деревне Мотовиловке, нашел он 1-ю гренадерскую и 1-ю мушкетерскую роты без командиров, он предлагал им, просил с ним соединиться: часть мушкетерской роты согласилась, гренадерская отказалась вся решительно и отступила к Белой Церкви. Мятежники провели весь следующий день (1 генваря) в Мотовиловке, ибо начальник их, Сергей Муравьев, боялся трудить солдат в праздник нового года; 2 генваря, не получая известий из Киева, полагая, что и там, и в самом местечке Брусилове уже знают о бунте его, он пошел к Белой Церкви и ночевал в селе Пологи; тут, уведомясь от Щепиллы, что в Белой Церкви нет войска, которое он надеялся возмутить, Муравьев снова изменил свой план, обратился к Трилесью искать сближения с членами Общества соединенных славян, но между деревнями Устимовкой и Королевкой встретил высланный против него гусарский отряд генерала Гейсмара. «Я привел свои роты в порядок, — говорит он, — велел солдатам, не стреляя, идти прямо на пушки с оставшимися офицерами (ибо многие из присоединившихся к нему в Василькове в то время уже оставили его); солдаты шли за мною, когда я упал без чувств, раненный картечью; очнувшись, увидел своих в расстройстве, хотел собрать их, но они вместо повиновения схватили меня и Бестужева и отдали начальнику эскадрона Мариупольского полка». Брат его Матвей и все прочие офицеры также взяты, кроме убитого в деле другого его брата, Ипполита, и поручика Сухинина, который, успев бежать, отыскан уже местным начальством в Кишиневе; из взятых Кузмин застрелился в тот же день пред глазами обоих Муравьевых, с коими он содержался. Описав свойство, намерения и действия открытых в России злоумышленных тайных обществ, Комиссии остается обратить внимание вашего императорского величества на личное в сих замыслах и действиях участвование всех допрошенных в продолжение следствия, как тех, коих имена упомянуты в сем донесении, так и других, менее значивших в кругу своих сообщников, хотя некоторые между ими участвовали и в самых преступных умыслах. Комиссия старалась представить сие наиточнейшим образом в особых о каждом записках, означая в оных и собственные их признания, и показания свидетелей, и новые по сим показаниям данные ими ответы и объяснения. Сии записки вместе с письменными изветами допрошенных и другими следующими к делу более или менее важными бумагами Комиссия подносит на высочайшее усмотрение вашего величества.