..........................
Чедаев, помнишь ли былое?
Давно ль с восторгом молодым
Я мыслил имя роковое
Предать развалинам иным?
Но в сердце, бурями смиренном,
Теперь и лень и тишина,
И, в умиленье вдохновенном,
На камне, дружбой освященном,
Пишу я наши имена.
Не без помощи Петра Чаадаева искал Пушкин общий язык с теми из участников тайного общества, с которыми был особенно близок ученый гусар. Так, он познакомился с Якушкиным именно у Чаадаева, к которому, по словам этого декабриста, Пушкин «имел большое доверие». Юный поэт восхищался соединением в Чаадаеве воинственного свободолюбия, духовного артистизма и государственного мышления. По словам Вигеля, у Пушкина даже висел портрет Чаадаева «под двумя лавровыми деревьями в кадках; справа находился портрет Наполеона, слева — Байрона».
Написал Пушкин даже стихотворение «К портрету Чаадаева»:
Он вышней волею небес
Рожден в оковах службы царской;
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
А здесь он — офицер гусарской.
И вот, этот «офицер гусарской» неожиданно для всех в декабре 1820 года подал прошение об отставке. 2 -го января 1821 года Чаадаев писал, по этому поводу, своей тетушке Анне Михайловне Щербатовой:
«Этот раз, любезная тетушка, я взялся за перо с намерением сообщить вам, что я положительно подал просьбу о моем увольнении...Через месяц я надеюсь известить вас о том, что просьба моя уважена. Надобно вам сказать, что она произвела сильное впечатление на некоторые личности.Надобно вам сказать, что она произвела сильное впечатление на некоторые личности. Сначала не хотели верить, что я серьезно прошу отставки,затем поневоле пришлось поверить этому, но до сих пор никто не может понять, каким образом я мог решиться на это в то время, когда я должен был получить то, чего, по видимому, я так желал, чего все так добиваются, и наконец, то, что для молодого человека в моем чине считается самой лестной наградой.
Иные полагают даже, что я попросил эту милость во время моей поездки в Троппау и что я подал прошение об отставке лишь с целью придать ей более весу. Через несколько недель они все будут выведены из заблуждения. Дело в том, что по возвращении императора меня хотели действительно назначить флигель-адъютантом к нему, так говорил, по крайней мере, Васильчиков. Я счел более забавным пренебречь этой милостью, нежели добиваться ее... В сущности надобно сознаться, я очень доволен, что удалось отделаться от благодеяний, так скажу откровенно, нет на свете человека столь высокомерного, как Васильчиков, и моя отставка будет настоящим сюрпризом для него. Вы знаете, что слишком чистолюбив, чтоб гонятся за чьей-либо милостью и за пустым почетом, связанным с нею».
Удивлены прошением об отставке, помимо прочих, были Васильчиков, и Александр I. «Государь был крайне удивлен и недоволен его отставкой». Получение отставки без повышения в чине оказалось для Петра Яковлевича Чаадаева неприятной неожиданностью.
После выхода в отставку, Чаадаев переехал в Москву. Тут очень скоро он ближе сошелся с Якушкиным, которому было поручено принять Чаадаева в тайное общество.
В начале 1821 года состоялось то самое московское совещание, решившее распустить «Союз благоденствия» и перестроить тайное общество.
Тургенев отметил в дневнике, что вышедший только что в отставку Чаадаев уехал в Москву накануне, и, что третьего дня он провел с ним вечер. «Наконец, мы разговорились и договорились. Жаль, что это случилось не прежде». Тургенев получивший, по-видимому, одобрение главного правления на принятие нового члена Северного общества, сожалел о потере важной для них позиции в армии в связи с уходом с военной службы такого перспективного офицера, как Чаадаев.
«Когда Чаадаев приехал в Москву, —вспоминает И. Д. Якушкин,— я предложил ему вступить в наше Общество; он на это согласился, но сказал мне, что напрасно я не принял его прежде, тогда он не вышел бы в отставку и постарался бы попасть в адъютанты к великому князю Николаю Павловичу, который, очень может быть, покровительствовал бы под рукой Тайное Общество, если бы ему внушить, что это Общество может быть для него опорой в случае восшествия на престол старшего брата».
Летом 1823 года Чаадаев отправился, наконец, в путешествие по Европе, всякий раз откладываемого; отправился «в чужую — в обетованную землю», как писал он сам. Перед отъездом он навестил Н. М. Муравьева, С. М. Трубецкого и других декабристов, договорился о встрече за границей с Н. И. Тургеневым, если тот сумеет туда выбраться. Пушкин пишет по этому поводу кн. Вяземскому: «Говорят едет за границу— давно бы так: но мне жаль из эгоизма. Любима моя надежда была с ним путешествовать».