Верховный суд приговорил Тургенева к смертной казни, а государь император повелел, лишив его чинов и дворянства, сослать вечно на каторжные работы. Под влиянием советов брата Александра в апреле 1827 года Тургенев послал краткое письмо к императору Николаю, в котором признавал себя виновным только в неявке и объяснял, что против него существовало предубеждение и потому он не мог думать, что его будут судить беспристрастно, тем более, что само правительство еще прежде решения суда признало его преступником.
Следует также заметить, что Жуковский, приятель братьев Тургеневых, в том же году представил государю подробную оправдательную записку Тургенева и свою записку о нем, которую заканчивал просьбой, если нельзя уничтожить приговор, «по крайней мере теперь то повелеть нашим миссиям не тревожить Тургенева нигде в Европе». Однако ходатайство Жуковского не увенчалось успехом,
Первый из трех друзей, вместе гулявших по весеннему Риму, Николай Тургенев, будучи одним из идейных вдохновителей «декабризма», отказался тогда возвращаться на родину.
Михаил Митьков, по возвращению в Россию, окунулся в круговорот политической жизни, став одним из лидеров московских «заговорщиков». После декабрьского мятежа на Сенатской площади был арестован и приговорен к «политической смерти по 2-му разряду», позднее замененной 20-летней каторгой.
Петр Чаадаев, был задержан по возвращении летом 1826 г. на русской границе. Из пограничного Брест-Литовска он в очередном письме к брату сообщает:
«Я здесь живу, мой друг, две недели. Со мной здесь случился странный случай. Приехав сюда, был осмотрен по обыкновению на таможне довольно строго; между прочим, взяты были у меня бумаги, по обыкновению для пересмотра. По сих пор мне их не отдали. Вероятно, послали в другое место разбирать, а может быть, найдя там несколько писем от Тургенева, препроводили их куда-нибудь на рассмотрение...»
Все это оказалось для Чаадаева полной неожиданностью. Он ведь не знал тогда о сообщении, сделанном следственной комиссии по делу декабристов Якушкиным. Не знал он и о том, что за ним, Чаадаевым, уже установлен тайный надзор.
21 -го июля 1826 года цесаревич Константин Павлович писал Николаю:
«Вашему императорскому величеству от 7 сего июля из города Бреста Литовского всеподданнейше доносил я о полученном мной от Варшавской секретной полиции донесении, что прибыл из-за границы служивший лейб-гвардии в гусарском полку ротмистр Чаадаев, бывший адъютантом при генерал-адъютанте Васильчикове, что спешит он ехать из Варшавы в Москву и что в бытность мою прошлого года в Карлсбаде я видел его там и знал, что он жил в больших связях с тремя братьями Тургеневыми...
По сим причинам я там же приказывал Брест-Литовскому пограничному почтмейстеру и начальнику тамошнего таможенного округа по обязанности их осмотреть все, что есть у означенного ротмистра Чаадаева, коль скоро он прибудет в Брест, и что только подозрительного окажется, представить мне; между тем он, Чаадаев, по приключившейся ему легкой болезни, оставался в Варшаве, и я по возвращении моем сюда нашел его еще здесь, но ничего такого против его не предпринимал, что бы могло подать ему мысль, что его подозревают, а только учрежден был за ним один секретный надзор, по коему ничего особенного в поступках его подозрительного не оказалось, и так он выехал в Брест.
Там пограничный почтмейстер и начальник таможенного округа исполнили мое приказание осмотром всего, что при нем было, и как нашли разные непозволенные книги и подозрительные бумаги, то оные представили мне, а его остановили в Бресте под надзором...»
26-го августа с Чаадаева по повелению императора был снят подробный допрос, целью которого было установить степень близости Чаадаева с осужденными его друзьями-декабристами. Он категорически отрицал свое участие в тайном обществе, связь с целым рядом декабристов объяснял лишь дружескими отношениями. «Мнение мое вообще о тайных обществах, — писал Чаадаев в ответ на один из пунктов допросного листа, — можно видеть из находящейся в бумагах моих речи о масонстве, писанной мною еще в 1818 году, где ясно и сильно выразил мысль свою о безумстве и вредном действии тайных обществ вообще».
Совершенно очевидно, что именно его открытость и мужество обезоружили молодого государя, видимо посчитавшего сам факт возвращения признаком лояльности. С Чаадаева была взята подписка о неучастии его в любых тайных обществах и Чаадаев был отпущен через сорок с лишним дней после задержания.