1. НА СТРИДЕ
НА СТРИДЕ
Гертруда Атертон
Уэйгалл, человек с континентальными привычками и отстранёнными манерами, быстро устал от охоты на куропаток. Подпирая спиной распухшую от влаги ограду, пока работники усадьбы загоняли птиц длинными шестами в сторону охотников, он чувствовал себя пародией на своих предков, азартно бороздивших в поисках достойной выстрела дичи леса и пустоши Йоркшира в окрестностях Уэст-Райдинга. Однако, если ему случалось проводить август в Англии, он всегда с готовностью откликался на все развлечения, которые предлагал сезон, и звал друга, у которого гостил, пострелять фазанов в его поместьях на юге страны. Радости жизни, так же, как и ее передряги, рассуждал он, следует воспринимать в одинаково философском ключе.
День был жарким. Только что прошедший ливень превратил пустошь в подобие губки; земля чуть не подскакивала под ногами. Ягдташ остался почти пустым: возможно, у куропаток имелись убежища, где они укрывались от чреватой ревматизмом влажной жары. Дамы тоже оказались необычно скучны за исключением одной девицы с современными взглядами, только-только вышедшей в свет, которая досаждала Уейгаллу за ужином, требуя, чтобы он словесно отреставрировал для нее размытые изображения на сводчатом потолке столовой.
Но ничто из этих событий не занимало его мысли, когда он, после того, как все остальные отошли ко сну, покинул замок и побрел по берегу реки. Его близкий друг, друг детства, приятель по колледжу, спутник, разделивший с ним множество путешествий, человек, которого он любил сильнее, чем всех остальных людей, таинственно исчез два дня назад, и, судя по отсутствию всяких следов, дорога, по которой он ушел, вела по воздуху.
В течение прошедшей недели друг гостил в одном из ближайших поместий, где охотился со страстью истинного спортсмена, в перерывах между вылазками на пустоши приударял за Аделиной Кавен, и очевидным образом пребывал в наилучшем расположении духа. Насколько было известно, не имелось ровно никаких причин, способных умерить его душевную живость, ибо его рента была высока, мисс Кавен загоралась румянцем всякий раз, когда он бросал на нее взгляд, и будучи одним из самых лучших стрелков Англии, он никогда не чувствовал себя счастливее, чем в августе. Все сошлись во мнении, что о самоубийстве было глупо даже думать, и также не было оснований подозревать убийство. Тем не менее, он вышел из Аббатства Марч две ночи назад без верхней одежды и головного убора, и с тех пор его не видели.
Местность без конца прочесывали. Сотня егерей и работников обыскивали лес и расшевеливали трясины на пустошах, но не нашли даже носового платка.
Уэйгалл ни на секунду не допускал мысли, что Уайат Гиффорд был мерт. Хотя на него действовало общее замешательство, он, скорее, был зол, чем испуган.
В Кембридже Гиффорд был неисправимым шутом, и так и не перерос склонность к паясничанью. Выйти из дома во фраке, запрыгнуть в вагон для скота и развлекаться сенсацией, произведенной им на Уэст-Райдинг, - было вполне в его духе. Все же привязанность Уэйгалла к другу была слишком глубокой, чтобы позволить ему сохранять равновесие духа при существующем положении вещей, и, вместо того, чтобы лечь спать, как все остальные, он решил снять напряжение прогулкой. Он вышел к реке и направился по тропинке, ведшей через лес. Луны не было, но звезды блистали холодным светом над течением, изгибавшимся, словно изящный пояс, вдоль леса и руин монастыря, между нависшими над водой позеленелыми каменными уступами или пологими берегами, заросшими деревцами и кустарником; в шуме волн, прорывающихся то здесь, то там через скопления камней, слышались резкие ноты сердитого ворчания, которые равнодушно угасали, как только поток преодолевал препятствие.
Тьма охватывала низины, которыми пробирался Уэйгалл. Он улыбнулся, вспомнив наблюдение Гиффорда: «Английский лес, как многие другие явления жизни, имеет многообещающий вид издали, но когда ты подходишь поближе, он оказывается пустой подделкой. Днем он просматривается насквозь со всех сторон, и каждый папоротник в нем покрыт солнечной рябью. Для наших лесов нужна ночь, которая делает их тем, чем они должны быть – тем, чем они когда-то были в гораздо более насыщенные разнообразием времена, до того, как потомки наших предков возжелали гораздо больше денег».
Уэйгалл шел, покуривая трубку, и думал о друге и его выходках, многие из которых отличались бо́льшей изобретательностью, чем последняя. Он вспоминал их беседы, длившиеся ночи напролет. В самом конце лондонского сезона они гуляли по городу жарким вечером после пирушки, обсуждая различные теории об уделе человеческой души. В тот день они встретились у гроба общего приятеля по колледжу, сознание которого в последние три года было разрушено безумием. За несколько месяцев до этого они зашли навестить его в приюте для душевнобольных. В его взгляде читались следы разврата, он был похож на старика, впавшего в слабоумие. В гробу он лежал с безмятежным, осмысленным, лишенным низких наклонностей лицом – лицом юноши, которого они знали в студенчестве. У них не было возможности обменяться впечатлениями об увиденном ни в минуты прощания, ни в последующие насыщенные событиями часы, но покинув вечеринку, они почти сразу вернулись к этой теме.