«Этакий-то урожай и я выращу», — самодовольно улыбнулся Клинов и опять встретился с взглядом секретаря райкома.
— Мы поведем дело не так! Перед войной передовые колхозы нашей области выращивали урожай на больших площадях по сам-двадцать, в то время как финны редко-редко снимали по сам-шесть. Теперь мы должны получать здесь такие же высокие урожаи, как на Кубани, Украине, Алтае…
Клинов нахмурился.
— Не только хлеб и овощи мы будем здесь выращивать. Мы разведем здесь мощное животноводство. Проезжая, вы непременно должны были увидать, как много здесь пастбищ, какие здесь хорошие кормовые травы.
Клинов с раздражением взглянул на секретаря райкома: «И чего тянет? Всегда вот так — закатят доклад, а ты сиди и мучайся. Нет, чтоб единым духом решить вопрос».
А Емельянов, раскрасневшийся, опираясь о стол руками, рассказывал, как много на Карельском перешейке рек и озер, какие на них будут построены гидроэлектростанции, чтобы в избах загорелся свет…
— Этак он, пожалуй, и до завтрева будет докладать, — шепнул Клинов жене и удрученно вздохнул.
Он больше не слушал, о чем говорил Емельянов, его стало клонить ко сну, зевота так и разламывала челюсти. Зато Степан Парамонович вбирал в себя все слова и кивком головы как бы утрамбовывал их. С особенным удовольствием он выслушал, что вскоре колхоз обеспечат семенами, пригонят общественный скот. И хоть он знал раньше, но все-таки ему было приятно еще раз услышать, что на три года переселенцы освобождаются от налога.
— Может, будут какие вопросы, товарищи? — услышал задремавший Клинов, но освободиться от сна не мог.
Вопросов не было. Люди зашумели, поднимаясь с мест.
— У меня имеется! — крикнул осипшим голосом, спохватись, Павел. — Я насчет того, чтоб выборы.
Емельянов поправил широкий ремень, опоясывавший пальто, и, серьезно взглянув на Павла, ответил:
— О выборах, товарищи, я думаю, рано говорить. Вот когда вы здесь пообживетесь, узнаете друг друга, вот тогда и выберете правление колхоза. Это вопрос серьезный.
Павел Клинов недовольно поджал губы.
Вдоль дороги, с чемоданом в руке, шагал по лужам рослый демобилизованный офицер в новой шинели.
Полинка заметила его первая. Она колола дрова. Сухие плахи, раздваиваясь, со звоном отлетали в сторону. Она кинулась подбирать их и тут увидела офицера.
— Какая это деревня? — громко спросил он.
Ох, уж эти местные названья! Полинка хорошо помнила, что деревня кончается на «яври», а вот как начинается, хоть убей, не помнила.
— А чего вам названье?
— Ну, как чего, надо.
— Яври! — выпалила Полинка и тут заметила на руках офицера коричневые перчатки.
— Что яври?
— Яври называется!
— Не я ври и не ты ври, а ярви, — рассмеялся офицер, — в переводе с финского — озеро! Ну, а как колхоз называется?
Полинка удивленно приподняла брови. Только подумать, уже более недели живут, а названия колхозу все нет. «Чего бы ему ответить? Какое бы это название сказать?»
— Новая жизнь!
— Та-ак, — неопределенно протянул офицер и задумался.
Только теперь Полинка заметила, какой он красивый. Особенно ей понравился лоб, высокий, гладкий. Но и глаза были хорошие и нос тоже.
— Значит, «Новая жизнь»?
— Новая, — улыбнулась Полинка и придержала рукой коротенькую юбку от ветра. — Переселенцы мы.
— Это по тебе видно, — усмехнулся офицер. — Не живет ли у вас в деревне Степанида Максимовна Петрова?
— Живет! — ответила Полинка и внезапно догадалась: — А вы не сын ли ее?
— Сын.
— Ой! — вскрикнула она и тут же присела. Подул такой ветер, что юбчонка чуть не взлетела ей на плечи, она двумя руками прижала подол к коленям. А через минуту она уже неслась по дороге с такой быстротой, что, казалось, в воздухе мелькают не две пятки, а по меньшей мере сорок.
— Девушка! — крикнул офицер.
Полинка обернулась, махнула рукой.
— За мной идите! — И понеслась дальше.
Офицер окинул взглядом небо, реку, поля, высокий холм с одиноким деревом и облегченно вздохнул:
— Дома!
— Теть Степанида! — услыхал он еще издали Полинкин голос.
Степанида Максимовна была во дворе. Она не сразу разобралась, что ее зовут, а когда поняла, вышла — и тут увидала сына. Только одну секунду она растерянно и безмолвно смотрела на Кузьму, а потом, глухо простонав, протянула к нему руки и, не отрываясь взглядом от его лица, словно слепая, побежала навстречу, обхватила за шею, припала к груди и, всхлипывая, замерла.