Павел заглянул в рез, еще оставалось пилить больше половины.
— Эва, сколь много, — невольно вырвалось у него.
Кузьма усмехнулся. Клинов, ругаясь про себя на чем свет стоит, стал на колено. С колена пилить было удобнее. «Чего ж это я раньше не догадался?» — подумал он» но через минуту убедился, что с колена пилить еще хуже. Снова он пилил стоя. Теперь ему казалось, что пила тупая, что она не продвигается вглубь, а скользит по одному месту.
— Пилу наточить бы надо!
— Ерунда, пила острая, — ответил Кузьма.
Клинов закрыл глаза, он решил считать до ста, чтобы хоть как-то отвлечь мысли от муторной работы. «Тридцать девять… сорок… сорок один… сорок два, — шептал Клинов, не открывая глаз, — сорок три… сорок четыре…» Когда он досчитал до семидесяти восьми, Кузьма сказал: «Довольно!»
Клинов открыл глаза и медленно выпрямился. В голове у него гудело.
Кузьма вытащил из реза пилу, уперся рукой в ствол, и сосна сначала тихо, потом все быстрей стала падать на землю, ломая ветви соседних деревьев, обивая последние листья берез. Рубщики отскочили, чтобы ствол «не сыграл». Клинов в изнеможении присел на пень, земля и деревья плыли у него перед глазами, курить он уже не хотел.
— Сколько же это нам надо деревьев напилить? — медленно спросил он Кузьму.
— Штук шестьдесят.
Клинов даже вздрогнул: неужели ему придется все шестьдесят деревьев пилить? Дернул же его чорт согласиться работать с председателем! А он-то еще сдуру обрадовался вначале, думал, легче с одноруким будет. Павел посмотрел на небо, надеясь увидать тяжелые тучи, но небо было, как назло, чистое, поглядел на верхушки деревьев — может, ветер нагонит облака, — но пестрая листва висела неподвижно, словно нарисованная, было так тихо, что даже на осине не трепетали листья. Клинов вздохнул и, не глядя на председателя колхоза, глухо сказал:
— Потому как у меня ревматизм в спине, то… он, значит, грызеть, а тут охлажденье к тому же, — Клинов ковырнул носком сапога ворох мокрых листьев и встал.
— Ну, и что? — словно не понимая, к чему гнет Павел, спросил Кузьма.
— Пойду домой… поясницу греть утюгом, иначе жизни не взвижу. Вот уже грызть начинает… — и он принялся тереть поясницу.
— Ну, что ж, идите; — медленно сказал Кузьма, прямо смотря в лицо Клинову. Тот не выдержал взгляда и отвел глаза.
Уходя, Клинов чувствовал на себе все тот же тяжелый, холодный взгляд председателя колхоза.
— Лодырь! — выругался Кузьма, когда Клинов скрылся за деревьями. — Ну, ничего, Павел Софроныч, я до тебя доберусь, доберусь непременно. В «Новой жизни» ты будешь жить по-новому.
Часть вторая
— Ух, сколько снегу-то навалило! — удивилась Полина ка, выскакивая из сеней на крыльцо.
Пушистый белый снег лежал, искрясь, на деревьях, на крышах домов, на изгороди. Полинка засмеялась, спрыгнула со ступенек в намет и сразу провалилась по самые колена. Снег обжег холодным огнем и тающими щекочущими струйками побежал по ногам. Полинка вскрикнула и, как была в одном платье, побежала через двор, смешно вытаскивая валенки из глубокого снега; увидав в окне смеющееся лицо Груни, остановилась, слепила снежок и запустила им в стекло. Снежок, растрескавшись, прилип, закрыв Грунин нос. Полинка показала ей язык и понеслась к дороге, но не добежала, повернула обратно и ворвалась в избу, нахолодавшая, вкусно пахнущая морозом, румяная, как яблоко.
Поликарп Евстигнеевич чинил хомут; у его ног сидели на полу Груня и Настя, они плели соломенные маты. Пелагея Семеновна гремела у печки ухватами, горшками. Утро еще только начиналось. Полинка подбежала к Груне, обхватила ее шею холодными руками и зашептала:
— Грунюшка, милая, побежим босиком… помнишь, как в Ярославской.
— Уйди, ледяшка! — закричала Груня, пряча полную шею от Полинкиных рук.
— У, толстуха!.
— Кто толстуха? — вскочила Груня.
Ох, лучше бы и не обзывать так Груню!
— Ты толстуха, — отбежала к дверям Полинка.
— Ну, подожди!
Но Полинка не стала ждать. Сбросив валенки, она выскочила в сени, спрыгнула вниз и понеслась вдоль двора к скотному сараю. Груня мчалась за ней. Снег обжигал ноги.
— Стой, стой, рыжая!
— А-ай! — озорно, весело звенели голоса.
И вдруг Полинка остановилась. Груня налетела на нее.
— Смотри-ка…
На белой целине снега тянулись глубокие следы, они шли от каменного сарайчика, пересекали заднюю часть двора и через огород уходили к дороге.