К восьми часам в избе Петровых было полно народа. Полинка с замирающим сердцем выжидала, когда Кузьма положит свою сумку на стол и отойдет в сторону, но он хоть и снял ее и положил на стол, но не собирался никуда уходить, а спокойно разговаривал с Николаем Субботкиным. Наконец Кузьма отошел от стола и о чем-то заговорил с Марией. Полинка оглянулась по сторонам: налево сидела Марфа, она была занята тем, что все стряхивала что-то с подола, хотя в подоле ничего не было; посмотрела направо, — отец о чем-то толковал с Алексеем Егоровым, размахивая руками. Никто не обращал на нее внимания. Полянка открыла сумку, сунула в нее письмо и, не дыша, бросилась в дальний угол избы.
Началось собрание. Кузьма уселся на свое место. Обсуждали обращение колхозников «Красной горы».
— Какие будут предложения? — спросил Кузьма, поглядывая на Никандра.
Никандр попросил слово, перевел дыхание и быстро, словно из пулемета, выпалил:
— Предлагаю не только принять вызов, но и взять встречное обязательство, — и дальше стал читать по бумажке.
Может быть, колхозники сразу же и поддержали бы предложение Никандра о встречном обязательстве, но выступил Степан Парамонович и, равномерно разрезая ребром ладони прокуренный воздух, стал высказываться против. Он говорил примерно то же, что и Кузьме, только теперь убедительнее: лучше взять немного, но выполнить, чем много, и не выполнить. Ссылался на незнание климата, на то, что еще не изучены земли и потому ставить под удар честь своего колхоза не стоит. Высказав все, он посмотрел на председателя:
— По-моему, так, Кузьма Иваныч?
Тогда взял слово Кузьма. Кивнув в сторону Щекотова, он начал:
— Правильно как будто сказал Степан Парамонович, даже и поговорка есть такая: «Береги честь смолоду». Наш колхоз молодой, только еще рождается, поэтому для нас честь колхоза особенно дорога. Но невелика будет честь такого колхоза, который трусит вступать в бой за передовое место. Чего мы не знаем? Землю, климат, еще что? Тут Степан Парамонович не сказал, а до этого говорил мне, что и людей мы не знаем. Людей-то мы знаем! Землеробы-колхозники на любой земле остаются советскими людьми. А что касается климата и земли, так на днях я получу из райзо подробный анализ всех наших земель, тогда мы узнаем, где надо известковать почву, где суперфосфата положить. В чем же дело? Разве мы не хотим, чтобы наш колхоз в первый же год стал знатным, богатым, передовым? Я думаю, хотим. Трудно нам будет? Конечно, В трудно. Много труднее, чем если бы мы сидели, сложа руки. Я целиком поддерживаю предложение Никандра.
Смелым счастье помогает. Одновременно сообщаю: в конце этой недели будет организован агрокружок.
Не успел сесть Кузьма, как выскочил к столу Иван Сидоров, — он не столько был против самого «встречного», как против Кузьмы: опять получалось похоже на плуги и на историю с механиком. Только тут-то, пожалуй, не пройдет.
— Я не краснобай! — замахал Иван Сидоров руками во все стороны так, что даже язычки пламени в лампах запрыгали. — Но уж коли коснулось такого, так я, как зубилом, отрублю! Я за то, чтобы не брать встречного. Правильно выступал Степан Парамонович, товарищ Щекотов: возьми меньше, но сделай лучше. Есть и такая у нас поговорка: «велика фигура, да дура, мал золотник, да дорог». Верно я говорю? Нахвалиться на весь район можно, а ты делом покажи. Делом! Вот тут-то она и будет — наша честь. Конечно, тут опять может получиться так, как и в прошлые разы, что комсомол верх возьмет, но только надо учесть одно: не один комсомол на поле будет трудиться, а и вся остальная масса, так что это учитывайте при голосовании.
Поднялся шум. Послышался голос Елизаветы; ей дали слово, тогда она замолчала.
— Разрешите мне, — Настя подняла руку и, не мигая, поглядела на Кузьму, — когда она волновалась, то всегда смотрела не мигая. — Мне только одно непонятно, — начала она.
— А коли непонятно, так сиди да слушай готовое, — обрезал ее Степан Парамонович. По избе прошел сдержанный смешок.
— Тише, товарищи! Настя, продолжайте, — сказал Кузьма.
— Так вот, по существу… мне непонятно одно…
Смех раздался громче, но Настя повысила голос:
— Почему так, если мы, комсомольцы, беремся вырастить триста центнеров картошки с гектара на своем участке, то на общем поле по сто пятьдесят три всегда можно снять, ведь снимали же мы у себя в Ярославской! А тут земля три года отдыхала…
— А ты вырасти свои триста центнеров, а потом и начинай учить, — вскочила с места жена Ивана Сидорова, обычно тихая, незаметная женщина.
— К порядку, товарищи. — постучал карандашом по столу Кузьма. — Кто еще хочет говорить?