— Для меня основное — весенний сев, а отсюда надо, чтоб все силы были отданы сначала колхозу.
— А я смотрю так, — слегка пристукнул по столу Щекотов, — нам без огородов не жить! Народ недоволен, что до сих пор огороды не тронуты.
— А ведь это верно, — заегозил Сидоров, — без огородов…
— Я вам прямо скажу, — перебил его Щекотов, — огород — это большое место в сердце колхозника!
— А для меня, Степан Парамонович, — ответил Кузьма, — главное — это колхоз, а личные огороды подождут малость; вот управимся скорее с общим, колхозным севом, и огороды успеем обработать. К тому же не следует забывать, что мы встречный взяли. Я думаю, с завтрашнего дня надо бы нам увеличить рабочий день, иначе поплетемся в хвосте района. Да дело даже и не в хвосте, важно стать на ноги. Помнишь, как мы с тобой говорили еще осенью…
— Что ж, можно и увеличить, только одно скажу — от того, что человек будет работать круглые сутки, еще не значит, что он будет выполнять норму. Может еще и хуже дело пойти, как бы наоборот не пошло… Я вот прямо скажу — от того, что не дали плуг, это все равно, как оглоблей мне по рукам. Понятно, нет? — Он замолчал и потом горестно воскликнул: — Плуг! Плуг не дать колхознику, который хочет за счет своего сна огород вспахать! Да где это видано? — Степан Парамонович побагровел. Нелегко переносить всякие издевки в солидные годы. Ишь, как хочет, так и вертит.
— Вот насчет сна-то я и забочусь, — указывая пальцем в грудь Щекотову, как будто там находился этот сон, сказал Кузьма. — Нам сейчас важно, чтоб каждый человек выходил на работу со свежими силами. Я даже Никандру запретил играть на гармони, чтоб молодежь больше отдыхала.
— А что, ведь это, пожалуй, верно, — неожиданно всполошился Сидоров. — Ежели ночь не поспишь, так уж какой из тебя работник днем. Хоть я и про себя скажу…
— А я вот так скажу, — начиная потеть, тяжело вздохнул Степан Парамонович, — огородный участок нам положен по уставу, а коли положен, так нечего нарушать этот пункт, отсебятину городить. Я не иду против закона, но что положено, то отдай мне!
Иван Сидоров растерянно оглянулся. С одной стороны, вроде прав Кузьма, но с другой…
— Это верно, — поддержал он, — конечно, огородный участок, если обозначен, то…
— Что обозначен? — раздражаясь, спросил Кузьма.
— Да вот хоть про то, что Степан Парамонович говорит, что значит по закону. А так-то недовольство получается. Время идет, а огороды стоят.
— Не будут стоять. Отсеемся, всё тягло пустим на пахоту огородов.
— Это другой разговор, — улыбнулся Сидоров, — это подходяще.
— Что подходяще? — наливаясь гневом, спросил кузнеца Щекотов. — Чего ты попусту балабонишь? Ровно маятник, болтаешься. Да ты подумай, в какое время мы за огороды примемся по этому подходящему решению? В июне, да? А я так прямо скажу: не надо мне такой помощи, я уж как-нибудь и сам, слава богу, хоть лопатой да сковыряю. А вообще-то я вижу, какую заботу проявляете вы о нашем брате.
Щекотов откинулся к стене и затряс ногой.
— И я вижу, — спокойно ответил Кузьма. — Скажи мне, Степан Парамонович, почему ты так хладнокровно смотришь на колхозное дело? Почему у тебя душа не болит так же, как хоть у звеньевой Насти Хромовой? Почему это ей больше надо, а тебе меньше?
— А ты влезал в мою душу? — совсем глухо, чуть ли не шопотом спросил Степан Парамонович и так навалился грудью на стол, что даже сдвинул его в сторону. — Да я, может, ночами не сплю, о колхозе думаю. У меня сердце кровью обливается, как погляжу на твое руководство. Ты вот задался целью; передовой да передовой, а в голове того нет, чтоб о народе подумать. Дай ему поработать на своем огороде. Ведь места-то новые, как еще урожай будет. У меня, может, и надежа-то вся, что на свой клочок. А ты ее лишаешь. Да что, у меня одного, что ли? У каждого так-то. Вот хоть и его спроси. — Он ткнул скрюченным огрубелым пальцем в сторону Ивана Сидорова. — Душа не болит, душа не болит… — обидчиво передразнил он Кузьму. — Не меряли мы, у кого боль-то больнее.
Иван Сидоров сочувственно взглянул на Щекотова и в раздумье протянул:
— Все же свой огород… конечно, нужен колхознику.
Кузьма осуждающе усмехнулся:
— Чего ты городишь, Иван Владимирович? А колхозная земля чья, чужая, что ли? Вот я и вижу, крепка еще жила-то в вас крестьянская, тянет назад, — и, внезапно загораясь, подался к Щекотову: — А что, если бы приусадебные участки с гектара урезать, скажем, до трех соток, так, чтоб осталось только ну, пучок зеленого луку вырастить, да еще огурец снять, чтоб никакой выгоды экономической не имел этот огородик… вот как тогда быть?