— Давай, Тихон. И по-ско-рее!
— Скоро не выйдет. Надо еще операционную приготовить.
Превратить в операционную обыкновенный класс не так-то просто, но тут уж навалились всем миром, на десять раз все вымыли и протерли, ни одной пылинки не оставили.
Пока готовились, день к вечеру клониться начал, пришлось свет включать, дополнительные, работающие от аккумуляторов лампы устанавливать.
При них и началась операция. «Лимонную корочку» для быстроты Тимошин и ассистирующая ему хирург Духно сделали с двух сторон.
На операционном столе лежал уже не замполит, а просто больной. Его надо было отвлечь и от неприятных ощущений, и от невеселых дум.
— Ты у нас заботливый, Яша, — начал издалека Тимошин. — Увидел, что мы слонов гоняем, и нашел какую ни есть работенку. Чтобы форму не теряли. А раз так, потерпи немного. Сейчас больно будет. Галя, разводите, — попросил ассистента. — Еще. Зажимы. Сушите. Ага, я так и думал.
— Что, плохи мои дела, Тихон? — спросил больной.
. — С чего это ты взял? Обыкновенный аппендицит. Когда я на прииске работал, по несколько раз в день их «щелкал». Сушите, Галя. Сушите. Ты для такой операции великолепно подготовлен — ни одной жиринки лишней. А мне однажды попался... Не поверишь — жировая прокладка сантиметров на пять. Вот с тем я помаялся.
У Коршунова был разлившийся перитонит. Еще бы немного, и не спасти замполита. Но ни Коршунов, ни Духно, ни помогающие им Катя Мариничева и Лида Васильева ничем не выдали охватившего их волнения.
— Ты очень даже хороший пациент, — продолжал обычным невозмутимым голосом Тимошин, — а вот интересно знать, почему ты мне доверился?
— Потому, Тихон, что все остальные хирурги у нас военно-полевые.
— Хитер, мужик, хитер! — изображая изумление, Тимошин поднял руки и чуть отступил от стола, давая возможность поработать Духно. — А я думаю, почему замполит ко мне такое расположение проявил? Лежи тихо, Яков. Лежи. Ты больной и должен не только доверять мне, но и слушаться.
Слух о неожиданном «сюрпризе» в операционной распространился по медсанбату. Школа притихла. Не стало слышно ни смеха, ни гулких шагов по коридору, да и операция, по мнению уже имеющего толк в медицине Коршунова, неоправданно затягивалась. Он забеспокоился:
— Долго копаешься, Тихон. Что у меня?
— Я же тебе сказал — аппендицит. А ты думаешь, я у тебя пулю ищу?
Еще час прошел, пока Тимошин не повеселел по-настоящему и не объявил:
— Ну вот, а ты боялся. Все вы операционного стола, как черт ладана, боитесь. «Упакуем» тебя, зашьем, и гуляй на здоровье. Девчонки, считайте салфетки, инструменты, чтобы не оставить в животе у нашего комиссара.
Наркоз уже начал терять силу. Коршунов стал постанывать.
— Ничего, Яков, покряхти, покряхти. Уколы я тебе больше все равно делать не буду — кожу уже зашиваю.
Он быстро навдергивал лигатуры. Духно пинцетом стягивала кожу, чтобы она была ровной, не завернулась где-нибудь. Тимошин завязал узлы, обрезал крнчики, довольно откинулся от стола. Сдернул маску:
— Девчонки, запомните этот день. И война для нас закончилась, и сделали мы первую операцию по законам мирного времени — ассистент-хирург мне помогала, две самые опытные сестры, и Таня еще была на подхвате. Кстати, Таня, это ты раззвонила, что у комиссара гнойный был?
— Что? Перитонит? — испуганно приподнялся Коршунов.
— Да, да, Яков, перитонит. Помнишь, что сказал Платон Кречет, выходя из операционной? «Жизнь наркома в безопасности!»
Тимошин неслышно подошел к двери, резко распахнул ее:
— А вы что тут делаете, мирные граждане? Подслушиваете и подглядываете, да? Ай-яй-яй-яй, как нехорошо. Что рты раскрыли? Ждете официального сообщения? Жизнь комиссара в безопасности! Тише! Тише!
Вы поди думали, что я его на тот свет отпущу? Раненых больше нет, больных — тоже? Тогда умываю руки. Санитары-гренадеры, отнесите капитана Коршунова в его опочивальню! Что вы со мной делаете? Куда тащите? Я же еще не размылся! — Но его не слушали. Повели, упирающегося, застеснявшегося чего-то, по пути срывая перепачканный кровью халат. Праздничный стол был давно накрыт.
Медсанбат второй раз праздновал день Победы!
«Мы так хотели победить!..»
Это не просто была жажда победы. Это было естественное, неодолимое желание освободить землю от скверны фашизма. От той темной слепой силы, которая попирает идеалы, уничтожает мировые ценности, калечит тела и души, убивает самое жизнь. Именно поэтому с такой силой проявился в советских людях дух патриотизма, готовность отдать все силы, знания, возможности, скромные сбережения — туда, где идет правый, священный бой, «не ради славы, ради жизни на земле».