Я легла спать пораньше, чтобы встать утром с пастухами, но сон всё не шёл. В голову лезли противоречивые мысли: то об отце, то о школе, то о мальчике с того берега… Промучившись до раннего утра, лишь слегка окунаясь в чуткую дрёму, разгоняемую любым звуком и даже движением воздуха в комнате, я встала и, не предупредив никого, собралась и отправилась прямо на луг. Ещё светила в безоблачном небе луна, а на горизонте лишь слегка брезжила полоска зарождающегося рассвета. Страшно мне стало только за деревней, где уже не горели редкие фонари, а воздух вдруг показался холодным и зябким. Где-то вдалеке раздавалось уханье и присвисты каких-то птиц, квакали в овраге лягушки, ветер шуршал влажной от росы травой.
От страха мне захотелось повернуть назад и идти скорее домой, пока никто не заметил моего отсутствия. Но, развернувшись, собравшись было сдаться, я тут же остановилась – на деревенской улице под ближним ко мне фонарём стоял громадный чёрный пёс. Он стоял, навострив острые уши и глядя прямо на меня. Ужас мгновенно охватил меня и, больше не давая думать, заставил бежать. Я летела на луг, не чувствуя ног, видя своё спасение либо в воде шумной реки, либо на дереве, по стволу которого я вряд ли смогла бы взобраться. Оглянуться было страшно, хотя мне всё время чудилось звяканье ошейника пса, становящееся всё громче.
Едва не спрыгнув сразу в реку, я резко остановилась только на самом краю обрыва. Вдруг наступила пронзительная тишина. Больше не ухали птицы, не переговаривались лягушки, не стрекотали насекомые. Луг показался мне абсолютно чёрным, будто окутанным непрозрачным плотным облаком мрака. Я всё ждала, что вот-вот мелькнут в этой темноте зелёные глаза собаки в поблёкшем свете луны, что звякнет снова её ошейник, что зашуршит трава под мощными чёрными лапами. Но ничего не происходило. Спустя несколько минут завороженного ужасом ожидания, ночь снова стала наполняться звуками, а ещё через минуту громко и бойко запел на том берегу соловей. Его песня неожиданно успокоила меня, страх отступил. Я почувствовала, как кровь прилила к бледному лицу, как началось приятное покалывание в кончиках озябших пальцев, а ноги вдруг сделались ватными. Опустившись под дерево, я оперлась спиной на его ствол и подняла глаза к далёкому горизонту. Небо светлело, а вместе с ним светлело у меня на сердце. Я ещё раз взглянула на чёрный луг, а затем отвернулась к другому берегу. Там всё было иначе. Пусть лес тоже стоял чёрный и мрачный, но на его фоне белели стволы берёзок, шелест их листвы казался мне таким умиротворяющим и нежным… И пение соловья, и лунная дорожка на прозрачной воде у мостков – всё было иначе на том берегу.
Я проснулась от громкого мычания и тут же подскочила на ноги, едва не потеряв равновесие. Всё тело затекло, а одежда отсырела, я не могла понять, как уснула и сколько проспала, но солнце уже давно поднялось над деревней и успело осадить утренний туман.
На другом берегу стояла вишнёвая машина, а на мостках стояли двое в смешных высоких штанах – мужчина и мальчик. Мальчик размахивал удочкой, улыбался и то и дело смотрел на меня.
Забыв о том, что давно уже настало утро и о коровах, я снова села на траву, неотрывно глядя на мальчика. Почему-то я была очень удивлена его появлению, хотя и ждала этого. И теперь даже не знала, как реагировать на его приветственную улыбку.
Некоторое время я просто смотрела завороженно, как округлялась и выпрямлялась верёвка, летая в воздухе. Мне вспомнилось, как во второй год после летнего отдыха, я спросила у папы, что за ловля рыбы может быть на верёвку, а он объяснил, что это называется нахлыст. Но я совсем забыла всё прочее, что он успел мне рассказать об этом. От этого вдруг стало грустно и сердце защемило. Слёзы навернулись на глаза, и я успела подумать, что они запоздали почти на год, прежде чем разрыдалась.
Поминутно вытирая щёки руками, я наивно верила, что мальчик на том берегу не заметит этого, ведь он был так далеко. Весь тот берег казался мне далёким и почти недосягаемым. От него отделяла мутная заводь и быстрое течение, несмолкаемый шум воды, даже солнечные лучи, бьющие пучками из-за набежавших облаков – всё отдаляло его. И тогда он казался таким прекрасным… Всё там было иначе, всё было лучше, всё безмятежнее. Не было непонимания, не было ссор, не было разводов. Там была гармония и размеренность. Беззаботность. Мне так захотелось прыгнуть в воду и уплыть, поддавшись течению, которое наверняка принесло бы меня к старым мосткам попрощаться со всеми тяготами этого постылого берега, что я снова вскочила на ноги и сделала уже два шага к обрыву, когда внезапный порыв ветра сорвал с головы мальчика бейсболку. Я замерла, глядя на его абсолютно лысую голову, а мальчик, неловко размахивая руками, поймал бейсболку, тут же натянул её обратно на голову и посмотрел на меня сконфуженно и будто даже злобно. Не знаю, что я хотела сделать в следующее мгновение, но внезапный крик из-за спины тут же разметал все мысли. Через луг в мою сторону бежал дедушка, другие пастухи спешили за ним, размахивая руками. Я быстро оглянулась ещё раз на мальчика и мужчину – они стояли неподвижно, глядя на меня, но я не успела понять, какое выражение было на их лицах.