— На вокзал? — спросил Танцырев.
Спутник его приостановился, обдумывая, и ответил:
— По-моему, где-то здесь ресторан. Там есть и кафе. Как-то я завтракал.
Танцырев усмехнулся: темно-рыжий проговорился, в комнате он только сделал вид, что не знает, куда здесь пойти, ему нужен был попутчик или собеседник, и он выбрал Танцырева.
Все оказалось так, как и говорил темно-рыжий: кафе работало при ресторане, нашелся и свободный столик; наверное, большинство пассажиров завтракали в вокзальных буфетах, и поэтому в кафе не было сутолоки.
Они сели друг против друга, и теперь, когда их разделяло лишь небольшое поле квадратного стола, укрытого белой скатертью, наступила неловкая минута молчания. На первый бы случай надо было представиться, но Танцыреву не хотелось начинать. Темно-рыжий помолчал, покашлял и наконец спросил:
— Вы тоже, видимо, из мира искусств, как этот Воронистый?
— Узнали его?
— Еще вчера. На вокзале девицы шептались, указывая на него пальцем. Так вы тоже из мира искусств?
Откуда он взял?.. А, черт, этот галстук бабочка… Все-таки в нем еще много мальчишеского: ведь если говорить честно, то он поехал на Дальний Восток больше из тщеславия; правда, то было тщеславие особое, за ним стояла как бы честь семьи, даже целого рода, и он это отлично сознавал, когда получил приглашение от командования части, где брат его занесен навечно в список личного состава, брат, погибший много лет назад под городком на Сунгари и ставший посмертно Героем Советского Союза. Конечно же в эту поездку должен был ехать он, Владимир Танцырев, а не сестра и не младший брат, а только он, потому что сделанное им самим теперь невольно ложилось новым отсветом на память о том парне, который умер двадцатилетним в форме лейтенанта в чужом городке, спасая других и которого он, Владимир Танцырев, помнил смутно, потому что, когда это случилось, был совсем мальчишкой. Он и оделся-то так, чтобы с первого взгляда произвести впечатление… Глупо, конечно, было напяливать галстук, купленный в Лондоне, и везти с собой только белые сорочки. Это попахивало пижонством самой настоящей мальчишеской пробы, а сейчас приходилось за него расплачиваться по мелочам.
— Нет, я из другого мира, — ответил он. — Врач-хирург.
Темно-рыжий твердыми пальцами легко содрал обертку с новой пачки сигарет и, вынув для себя одну, небрежно бросил пачку на стол.
— Что же, и ученая степень у вас есть? — спросил он.
— И степень, и звание. Профессор, доктор наук.
Вот опять в нем взыграло мальчишество, выпалил, не обдумав ответа, тот сложился сам где-то в глубине сознания, причем отчасти раздраженного самоуверенной осанкой собеседника, его грубоватой манерой спрашивать — еще сам не представился, а допытывается, — и вот, пожалуйста, вместо мысли просто реакция на раздражитель, конечно, глупо. Ну, да ладно! А почему он должен скрывать? Лучше вести себя просто и независимо. В конце концов, кем бы ни оказался этот темно-рыжий, он всего лишь случайный встречный, пассажир, ждущий самолета, и, может быть, уже сегодня во второй половине дня они расстанутся, чтобы больше ни-когда не увидеться.
Собеседник, казалось, не удивился, во всяком случае, на его красноватом лице ничего не изменилось.
— Сколько ж вам лет? — спросил он.
— Тридцать два.
— Да-а… — протянул темно-рыжий, но какой смысл вложил в это слово, было непонятно.
Подошла официантка. Выбор меню был ограничен: яичница, макароны по-флотски да еще закуски. Танцыреву было безразлично, что подадут, он только согласно кивал, когда темно-рыжий попросил минеральной воды, сок, сыру и яичницу; официантка тут же поставила хлеб и воду на стол и ушла заказывать горячее.
— Не хотите ли коньяку? — спросил темно-рыжий.
— Так ведь сейчас не подают.
— Есть запасец, — ответил тот, снял с соседнего стула «дипломат кейс», вынул на треть опорожненную бутылку, поставил на стол.
Танцырев этого не ожидал, пить ему с утра не хотелось, и он невольно поморщился; темно-рыжий это заметил, спросил:
— Что, или не принимаете? Я тоже не очень жалую, но нужно. — Он помолчал и твердо, словно укрепляя в себе решимость, добавил: — Мне нужно. — Ковырнул ногтем полиэтиленовую пробку так, что она отлетела на край стола, и разлил коньяк по рюмкам. — Ну, — сказал он, — будем знакомы. Как вас по имени-отчеству?
— Владимир Алексеевич.
— Очень хорошо. А меня Михаил Степанович. — Он помедлил, потом договорил: — Жарников.