А темнота сгущалась. Если бы Ксюша появилась вот сейчас, он все простил бы ей: и настоящие и будущие грехи. Но Ксюша пришла утром.
— Носки заштопала? — леденящим тоном спросил Григорий Константинович.
— Между прочим, дорогой муж, мама учила меня никогда не принимать в подарок кухонный фартук и не опускаться до носков.
— Да? — только и уточнил Григорий Константинович, пораженный спокойствием жены; и это в то время, когда у самого сознание, наверное, сдвинулось за бессонную ночь. — Значит, мама учила? Мама, да? — и такая бешеная волна поднялась в Григории Константиновиче, что Ксюша едва угадывалась сквозь синий туман. — А мы учить будем по-другому!
Григорий Константинович, наверное, и не понял, что произошло. Он ощутил боль в кулаке, Ксюша упала, зажав рот ладонью. Сквозь сжатые пальцы сочилась кровь.
Григорий Константинович присел над ней на корточки.
— Ксюша, прости.
Ксюша отстранила его, медленно встала и прошла в ванную. Щелкнула задвижка. Час, наверное, не меньше, выматывая душу, гудела водопроводная труба. А Григорий Константинович думал: по сути дела, у него сейчас единственный выход — завербоваться куда-нибудь годика на два. Недаром же говорят: время лучшее лекарство.
Ксюша появилась в голубом халатике, с распущенными волосами. Григорий Константинович увидел распухшие губы и отвел взгляд. Он хотел что-то сказать, но во рту было сухо, язык не повернулся. Ксюша, как ни в чем не бывало, зажгла газ, поставила чайник, бросила обгоревшую спичку в консервную банку.
— У нас будет ребенок, — без всякого выражения произнесла она.
Когда Ксюшу привезли из роддома, Григорий Константинович организовал праздничный обед. А если быть точным, обед как раз-то организовала мать: он уговорил ее пожить у них с месячишко, хотя бы на первых порах помочь жене. Антонина Степановна, к его удивлению, согласилась не сразу, Григорий Константинович дважды ездил к ней. Кто бы мог подумать, что она обидится — подумаешь, на свадьбу не пригласили. Григория Константиновича удивило: только через год он узнает, что в сердце матери затаилась обида. Помимо этой, как оказалось, были и другие, которые накапливались исподволь, по мелочам, как с пенсии гроши — на черный день. Он даже с некоторым весельем подумал: и эта туда же, все такие сложные, аж оторопь берет. Но помощь ее была нужна, и Григорий Константинович жестковато убеждал старушку и мамашины отговорки отсекал, как тем серпом, что висит в сенцах у нее в избе, в деревне.
Торжественный обед прошел в молчании. Малыш спал богатырским сном. Григорий Константинович лишь спросил у Ксюши:
— Ну, как там было, ничего?
— Ничего, — ответила она ему в тон.
Ксюшу знобило, она накинула на плечи кофту. Антонина Степановна тут же подошла, стала разглядывать и ощупывать ее.
— Шерсть?
— Да, чистая шерсть.
— Как печка.
— Да-а…
— Краси-ивая… Поди, сама связала?
Ксюша вспыхнула, но ответила спокойно:
— Ну, что вы, разве не видите, покупная.
— А-а, покупная… Хорошая какая, денег, поди, стоит…
Антонина Степановна покачала головой, наверное, представляя, какую уйму денег отвалили за вещицу.
— Чайку бы еще, — обратился к матери Григорий Константинович, а сам подумал; в общем-то, она права, своим деревенским умом, — настоящая жена и спрядет и свяжет.
С того памятного утра, когда он надломил боковой Ксюшин зуб, — позорный факт, но из песни слов не выкинешь, впрочем, не обломил, а открошил чуть-чуть, внешне ничего и не видно, — молодую жену как подменили. Стала она куда внимательней, никаких предложений: давай к этим сходим или тех пригласим. Разговаривает меньше. Но это и к лучшему. Носки, правда, не штопает, но он и не предлагает.
Ребеночка назвали Пашенькой, Павлом Григорьевичем. Григорий Константинович так и не вник: то ли в честь святого, то ли космонавта Павла Поповича. Неделю думали над именем. Много было всяких предложений, не было только одного, которого так ожидал Григорий Константинович: он мечтал назвать сына своим именем. Григорий Григорьевич! Звучит превосходно, и он считал, что лучшего сочетания быть не может. Каких бы это сил добавило, как повысило бы ответственность за судьбу Григория Григорьевича. А предлагали-то всего… черт-те чего только не предлагали… Особенно отличалась мамаша, откуда выкапывала только. Давно уже в природе не существовало ни Евлампиев, ни Мефодиев. А вот назвать в честь отца именем отца — никому не пришло в голову. Ксюша тоже хороша, еще бы один зуб выбить, сразу же сообразила бы…