— Всё будет хорошо. — зачем-то сказала Майя. Даже если Ньют не поверил, то согласно кивнул.
— А помнишь, как мы забрались вечером на Башню и ели только что собранную клубнику, глядя на заходящее солнце? Тогда даже мне показалось, что я просто живу, живу, а не выживаю. Ты тогда улыбалась весь вечер, губы были розоватые из-за клубники, волосы сверкали в последних лучах солнца… Это было самое прекрасное, что я видел в своей жизни после Стёрки и, наверное, до неё тоже.
Майя помнила. И теперь понимала, что тогда она была самой счастливой на свете, а ведь все были уверенны, что невозможно быть счастливым и запертым одновременно.
Майя вздохнула, делая шаг к Ньюту. Он наконец повернулся к ней с этой грустной полуулыбкой человека, который готов умереть. Он не должен так улыбаться.
Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Майя вздохнула и, сдерживая слёзы, опустила голову. Ещё не хватало снова разрыдаться. Она же верит, что Ньют вернётся. Она знает.
И тут произошёл взрыв — яркая вспышка света сквозь эту, казалось бы, беспросветную тьму, в которой они живут. Ньют взял её за подбородок и крепко поцеловал, обнимая за талию одной рукой, а другой поглаживая её по щеке. И Майя ответила. Тут же, даже не задумываясь. Запустила руки в его волосы, ликуя в глубине души, что это происходит, что Ньют настолько близко к ней. Он с трепетом прижимал её к себе, как будто она могла исчезнуть, целовал со всей осторожностью, чтобы не спугнуть, не разрушить, запомнить. И она делала то же — со всей нежностью, что копилась в ней всё это время, и что так рада наконец вырваться наружу.
Губы у Ньюта влажные, искусанные, но в тоже время мягкие и тёплые, кожа пахнет солнцем, а волосы такие шелковистые, когда можно их перебрать, наматывать на палец и просто гладить, давая понять, что она чувствует.
Мозги вышибло. Захотелось просто остановить чёртово время, чтобы это не заканчивалось никогда. Чтобы кожу продолжало обжигать краткое дыхание между новыми поцелуями, чтобы в груди разливалось это тепло, чтобы, ей, блин, всегда было так наплевать на мир, на жизнь, потому что важен только момент.
И Майя поняла, что ей не нужно большее. Потому что даже этот поцелуй сейчас что-то неправильное, невозможное. Она должна думать о том, как выжить, об осторожности, о постоянной опасности и войне с ПОРОКом, а думает о Ньюте.
О Глэйд с его закатом и душистой клубникой! Его расслабленная улыбка, тёплый взгляд, сверкающая чёлка, что лезет в глаза, из-за чего он регулярно откидывал голову назад… Наверное, тогда она в него и влюбилась.
Влюбилась в Ньюта.
Они разомкнули губы и, тяжело дыша, прислонились друг к другу лбами. Ньют всё ещё не отпускал её.
— Вернись ко мне. — прошептала Майя. Чуть слышно. Но он услышал и ответил новым касанием губ.
У их поцелуя был солоноватый вкус сильной и настоящей любви, разгоревшейся в слишком неправильное время.
========== Глава 30 ==========
Она снова, с фантастической невозмутимостью, перебирала записки. Медленно брала в руки одну за другой потёртые бумажки — в клетку, в линейку, аккуратно вырезанные или кое-как оторванные от чего-то — всматривалась в беглый подчерк, в заждую завитушку над буквой. Могла приложить записку к носу и ощутить едва уловимый запах бумаги, спирта и персиков. Крайне интересное сочетание. По-матерински нежно улыбаясь, она задумчиво проводила пальцем по словам и переходила к следующей записке. Что было в ней написано — она и не пыталась понять или осмыслить. Её голова была занята совсем другим.
Губы всё ещё горели, и девушка по инерции регулярно их облизывала, вспоминая вкус их поцелуя. В какой-то момент Майя задумалась, есть ли у неё иммунитет. Вдруг она теперь тоже заразится?
Одна Вспышка на двоих — романтика их апокалипсиса.
Она не могла даже приблизительно описать своё состояние. Голову заволок вакуум, пестрящий разноцветными мыслями, воспоминаниями, делающий каждое её движение тягучим и протяжным. Она смотрела перед собой и не видела. Бесконечно думала, но ни одна мысль не могла принять форму. Просто странная, непонятная субстанция, считываемая, но неосознанная. Майя как будто вышла за рамки собственного тела и разума. Как будто бы вселилась в заводную куклу и сквозь стеклянные голубые шарики смотрела на то, как руки что-то берут, чувствовала, как двигаются веки, шевелятся пальцы, но всё это было не её.
Прислушиваясь к каждому удару сердца, она пыталась понять, что изменилось в ней теперь. После того, как она поняла. И всё, что подсказывал ей её организм, всё эти невнятные пятна, ощутимые на ментальном уровне (ведь понимает, но сформулировать не может), явственно давали ей понять, что изменилось ровным счётом н и ч е г о.
Сказал бы ей кто хотя бы полгода назад, что она будет целоваться с Ньютом и не пропишет ему потом в щи, она бы покрутила пальцем у виска и расхохоталась. Но сейчас, чувствуя себя повзрослевшей за последний час на целую жизнь, Майя понимала, что ничто не взялось из ниоткуда по щелчку пальцев. Это было. Всегда было.
Просто в один момент всё вдруг стало ясным и очевидным. Просто в её мозгах всё наконец расставилось по полочкам и открылась простая истина, вокруг да около которой она бродила всё это время.
Внутри неё зажгли маленькое солнце. Его тепло разливалось по всему телу, дурманило, убаюкивало. Она хотела только одного: чтобы он вернулся. Живой и здоровый. Чтобы она снова могла поцеловать его.
Рация у её руки голосом Томаса негромко известила их, что они на месте. Это в буквальном смысле было сравнимо с проходом через ледяной поток водопада. Майю схватили за шкирку, выдернул из сладкого плена непонятно чего, и швырнули на стул обратно на базу Лоренса. Где были лишь она, Райли и Лукас.
А остальные уже добрались до ПОРОКа.
— Можно? — к ней, улыбаясь, подошла Райли. Майя выдала ответную улыбку и кивнула. Если Райли до сих пор ничего не сказала ей, значит и внешне Майя не выглядит как-то необычно. А может всё дело в невероятной тактичности её подруги. Хотя, Лукас ею не обладает, но даже он ни слова ей не сказал за всё это время.
— Что делаешь?
— Вдохновляюсь местными афоризмами. Вот, смотри. — Майя взяла первую попавшуюся бумажку и, показушно прокашлявшись, зачитала. — «Ты будешь совершать ошибки. Хитрость состоит в том, чтобы научиться справляться с ними». Какой-то м-р Фини. Воодушевляет, скажи?
— Ага… — Райли порылась в стопке и прочитала другую записку. — «Любовь — это игра, в которой выигравшему достаётся смерть». Прямо я чувствую позитив, исходящий из этих строчек.
Майя негромко засмеялась. В тот момент она согласилась бы перебирать записки до самого их возвращения. Разговор с Райли всегда приносил ей ощущение полного внутреннего спокойствия.
Наверное, никто не понимал её так, как она. Ну, кроме Ньюта.
Но с Ньютом они могли периодически друг друга посылать на все четыре стороны, а с Райли такого не бывало.
— Тут что-то весь набор. И про дружбу есть, и про любовь есть, и про смерть есть, и про смысл жизни. Тому, кто это писал, видно, совершенно нечем было заняться.
— А может всё-таки есть какая-то ниточка? Меня не оставляет смутное сомнение, что всё это напрямую касается нас… — Майя поморщилась.
Голова болела у неё с самого утра, но боль — сначала совсем слабая, а потом по нарастаюшей — отодвигалась на второй план ровно до тех пор, пока она не осталась с ней один на один. Маленькая область мозга ноюще пульсировала и порой это становилось невыносимым.
Ну что, Вспышка?
Из планирований собственного близкого сумасшествия Майю отвлёк тихий-тихий шёпот Райли: «Только бы вернулись». Брюнетка повторяла это как молитву, едва шевеля губами, чтобы никто не слышал, никто не понял, что даже солнышку Райли тяжело.
Но ждать действительно невыносимо. Все страхи и сомнения обретают форму и тенями мелькают перед глазами, влажными холодными руками обвивают шею, душат, шепча на ухо «Не упеют, не вернутся, погибнут…». Какой смысл прятать это за улыбками? Майя прижалась к подруге, позволив той положить голову себе на плечо.
— Всё будет хорошо, Райлз. Всё будет хорошо…