— Ты отдашь сам. — агрессивно замотала головой девушка. — Сам.
— Я не дотяну и до конца часа. Я шиз, Майя. И я не могу больше сдерживать эту дрянь, она гораздо сильнее меня. Мы не успеем. Но и чёрт с этим, послушай меня…
— Что бы ты не задумал, я не…
— Майя, пожалуйста, просто помолчи и выслушай меня! — рявкнул Ньют и тут же сам себя одёрнул, видя, как вздрогнула Майя. — Прошу. Не перебивая и не возражая. — добавил он уже мягче.
— Ньют… — попыталась она, а на глаза уже стали наворачиваться слёзы.
— Я тебя люблю. — тихо сказал он и всё множество слов, что вертелось у неё на языке улетучились. — Люблю. Я не умею признаваться, но, если уж это последние минуты моей жизни, я попробую. Слушай, ты — самое фантастическое, самое сумасшедшее, самое нелепое и одновременно самое прекрасное существо, которое вообще может существовать. Ты… Ленивая, упрямая, ужасно упрямая, иногда грубая, весёлая, неугомонная, верная, красивая, смелая, на самом деле, очень сильная и… Я не знаю, как меня угораздило, но я тебя люблю. Просто тебя, настоящую тебя. И я так счастлив, на самом-то деле, что всё случилось так, как случилось, я ничего не хочу менять, даже, если бы у меня была такая возможность, я бы не менял. Всё, всё, что с нами случилось — я прошёл бы через это всё снова, сказал бы всё тоже самое, и сделал тоже. Я… Чёрт. У меня в голове — особенно сейчас — такая каша, столько всего вроде как надо сейчас сказать, а я… Не знаю. Люблю я тебя. Наверное, этого на всё хватит.
Затаив дыхание, чувствуя, как в приоткрытые от удивления губы стекают редкие слезинки, Майя слушала его голос и не могла из себя ни звука выдавить.
Она понимала, прекрасно понимала, что он любит её, но, чёрт её дери, какое же это неописуемое чувство — услышать это. Почувствовать вот этот табун мурашек, пробегающий по рукам, как будто вся кожа покрывается тонким слоем льда — а ведь они находятся среди огромного пожара!
Любит.
Ньют прервал её, едва она успела набрать в грудь воздуха, хотя она и понятия не имела, что ей говорить — голова опустела, как будто она снова прошла через Стёрку.
— Нет! Молчи! Мне и так очень тяжело, молчи! Уходи. Моей ненормальной жизни пришло время закончится, от этого нет смысла бегать, ну, а ты у нас Богом поцелованная. Иди. Просто знай и помни, хорошо? Я тебя уже просил об этом. Уходи.
— Никуда я не уйду.
— Господи, сделай хотя бы раз то, о чём я тебя прошу. Ты должна отдать это Томасу, понимаешь ты, дурья твоя белобрысая башка, должна. Твоя очередь героем становиться. Не всё же лавры Томасу должны уйти.
Майя в ответ то ли хихикнула, то ли подавилась непонятно чем. Она протянула было руки к Ньюту, чтобы хотя бы обнять его, но отшатнулся от её руки, как будто она сама была шизом.
Майя поняла. Поджала губы и поднялась на ватные, бескостные ноги. Не оборачиваясь, выбежала из комнаты обратно в серые коридоры, а стены угрожающе затрещали ей в след.
И как только она перешагнула невысокий порог, где-то внутри раздалось тихое «Дзинь!», после чего в груди разлилась сухая и холодная пропасть ни-че-го.
Сжимая в одной руке кулон, а в другой — ключ, закрывая лицо от газа, девушка прошла вдоль стены, увернувшись от летящих во все стороны искр, и, на удивление, вскоре нашла нужную дверь. Чуть было не сломав о скважину ключ, она отперла и ворвалась на лестничную площадку. Буквально как только её нога ступила на шероховатую плитку, на нижнем этаже подорвалась проводка, и огонь пополз вверх по перилам.
Она уже практически была с ним одной температуры.
Майя побежала вверх. Первая дюжина ступенек улетела из-под её подошвы, а с каждой последующей шаги стали всё тяжелей. Голову свело, как будто из её черепа вдруг стали собирать оригами, по вискам ударила резкая боль. От неожиданности глаза на мгновение помутнились, она споткнулась и приземлилась на ступени, судорожно хватаясь за голову, которая, казалось, вот-вот разорвётся на части.
Как там Дженсон назвал её? Странно, что она сразу не обратила на это внимание.
Харт.
Харт…
Синеватый тусклый свет, заполнивший комнату, давит на глаза, из-за чего каждое движение век отдаётся неприятным покалыванием. Медицинская койка, на которой она сидит, холодная, жёсткая. Приборы рядом с ней тихо жужжат, мигая разноцветными лампочками. Босые бледные ноги едва касаются ледяной плитки, а коснувшись, одёргиваются, трутся друг о дружку. Она совершенно одна.
Ни спать, ни есть не хочется. Страха, грусти или простого волнения тоже нет. Она чувствует себя совершенно пустой — как будто они уже это сделали. Даже не думает о том, что с ней будет. Просто всё равно.
Где-то что-то негромко зашуршало. Она выпрямляется, но разглядеть в этом чёртовом синем полумраке ничего невозможно. Наверное, это они.
Ну и слава богу. Наконец-то. Ей уже надоело тут сидеть. А она сидит уже минут десять!
— Майя… — слышит она вдруг и, забыв про холод пола, слезает с койки, отчаянно пытаясь увидеть обладателя этого голоса, от которого внутри всё сжалось.
Наконец он вылез откуда-то из-под стола, доверху заставленным разными папками и документами. Через вентиляцию лез, очевидно.
— Лукас. — выдыхает она и, сделав шаг, оказывается в его объятиях. — Что ты тут делаешь, ковбойская твоя башка…
— Я буду с тобой. Я тебя не оставлю.
— Если они сейчас зайдут, а тебя нет, или зайдут, а ты здесь, нам обоим конец.
— А с каких это пор ты такая предусмотрительная?
Майя чуть улыбается, крепче прижимаясь к нему. Долго молчат.
— Страшно? — спрашивает она.
— Да. — честно отвечает он. — А ещё меня бесит, что мы всё обязаны забыть.
— Топанга сказала, что она сделает всё…
— Да что она может сделать.
Блондинка закусывает губу. И правда: что тут сделаешь? Сейчас им сотрут память и отправят в разные Лабиринты, где они, вероятно, погибнут, никогда больше не увидев ни друг друга, ни Райли, ни Фаркла. Ни кого-либо ещё из близких.
Погибнут… Им лишь вкратце объяснили, что ждёт их в этой жуткой постройке (а какой смысл, если им память стирают), но этого вполне хватило, чтобы потерять всякую надежду на счастливое будущее. Хотя, если не брать сам Лабиринт, местечко выглядит очень даже симпатичным. Но, как говорится, в каждой бочке мёда…
Лукас вдруг резко кладёт руки ей на плечи и, отшагнув, заглядывает прямо в глаза.
— Пообещай мне одну вещь. Что бы не случилось, какие бы ужасы или радости, мы найдём друг друга. Ничего не помня и не зная, но найдём. И выберемся из этого ада. И тогда, клянусь, я тебя уже никогда не отпущу.
— Обещаю. — шепчет она.
Он хочет поцеловать её, но замок начинает скрежетать — идут. Отпустив её (от чего ей стало невыносимо холодно), он бросается обратно к вентиляции.
— Я люблю тебя.
И скрывается. Ответить она не успевает.
Но ведь совсем скоро они оба забудут то, что когда-то друг друга любили.
Заедающий, не поддающийся выключатель, который нещадно мучали, пытаясь включить, от чего он бился током и готов уже был воспламениться, вдруг щёлкнул — и вся голова озарилась светом. Боль потихоньку утихла.
Воспоминания.
Они вернулись.
Сколько Майя провалилась на ступеньках? Несколько минут? Из-за того, что в голову — которая, надо сказать, стала невероятно тяжёлой — снова впихнули всю её прошлую жизнь, казалось, что несколько часов как минимум.
Она встала, отряхнулась и продолжила подниматься, только мысли её были заняты уже другим. Она старалась смаковать каждую деталь, что теперь хранилась в её памяти, и чем больше, тем сильнее она удивлялась. А чему-то не удивлялась вообще.
И — вот странно — она ощущала себя доверху наполненной, забитой до отвала самыми мелкими и нелепыми мыслями, но в тоже время почему-то всё ещё чувствовалась где-то глубоко внутри неимоверную, угнетающую пустоту.
Ночь встретила её порывом сильнейшего ветра. На какое-то мгновение по телу даже как будто пробежала прохлада, но она испарилась в ту же секунду. Одним глазом она осмотрела город — соседние здания рушились, как карточные домики. Этому тоже осталось недолго. Ничего кроме подпаленных верхушек видно не было, но если так выглядел верх — что же творилось внизу?