Он сидел там же, где она его оставила. Слабый, безжизненно развесивший в разные стороны руки, ссутулившись, опустив на грудь голову, из-за чего лица было невозможно из-под слипшейся от пота светлой чёлки. Спина не дрожала, дыхания не было видно. «Опоздала» — почти с ужасом пронеслось у неё в голове, но тут же она спросила сама себя: а не всё ли равно? Стены, потолки и полы своим треском уже образовали целый хор, распевающий им реквием. Жаль только…
Майя медленно подошла к нему, не слишком близко, чтобы видеть очень хорошо, медленно опустилась на колени. Нервно облизнула губы, не в силах отвести от него взгляд (может, всё-таки он ещё здесь?). Одной, слегка подрагивающей рукой упёрлась в пол в попытке сохранить столь шаткое равновесие и почему-то улыбнулась. Странной, задумчивой улыбкой взрослого и не по возрасту мудрого человека. Улыбкой, которую она видела у Ньюта за несколько мгновений до того, как он впервые поцеловал её.
— Я не знаю, слышишь ты меня или нет, но я всё равно скажу. Ты же своё сказал, моя очередь. А так даже есть гарантия, что ты меня не будешь перебивать, или ругать за то, что я всё-таки вернулась сюда… — убрала с лица сверкнувшую в свете пожара прядь волос, на секунду как будто почувствовав запах леса из Глэйда. — Ньют, знаешь, ты… Ты мой лучший друг. Правда. Ты всегда был мне самым близким человеком на свете, к которому я могла бы придти совершенно в любой ситуации. Ты меня и поддерживал, и утешал, и веселил, и спасал мою чёртову жизнь столько раз. Мне с тобой… Так хорошо. С тобой я чувствую, что всё правильно, и не важно, где я и что я. Что бы ни происходило, хотя я, правда, не знаю, как ты это делал, но ты действительно мне давал это чувство спокойствия, гарантию, что все мои тайны навсегда останутся тайнами, равно как и слёзы, мысли, сомнения, все надежды, даже несмотря на то, что они для неудачников — какая же я была дура, когда так думала! И я не знаю, как ты меня терпел всё это время, потому что я несносна, я прекрасно знаю это. Но ты терпел, и я… Не могу передать, как сильно я тебе благодарна, потому что я бы сдохла без тебя, Ньют. Не настолько я сильная, чтобы пройти через это одна. А ты меня, несмотря на всё моё нытьё, тянул за собой и тянул, всегда думал обо мне, жертвуя так часто своими интересами, терпя моё свинское отношение иногда, весь эгоизм, что из меня буквально пёр порой. К сожалению, не могу похвастаться тем же. Нет, в смысле, я тоже думала, постоянно думала о тебе, но больше через призму самолюбия всё равно что ли… И мы в таком кланке живём, что я совершенно не думала, что… Ну, что я влюблюсь в тебя. Парень, любовь, это всё, конечно, замечательно, но как важно в такое время иметь настоящего друга. С которым ты настоящий и ради которого готов на всё, и главное, что это взаимно. Я помню, как я посмотрела на Фаркла, Терезу, Райли, когда они мне говорили, что мы с тобой как парочка — я думала они либо издеваются, либо искренне несут какую-то чушь. Ну какая парочка? Ты ведь мой лучший друг… А теперь я понимаю, что это совсем не исключающие друг друга вещи. И что я тебя люблю — и очень давно уже люблю, я понимаю это — но чтобы любить тебя и чувствовать себя любимой, совсем не обязательно нам на каждом углу целоваться или за ручку там ходить. А то, что мы делали друг для друга — то, что ты делал для меня — это и есть любовь. И настоящая дружба. Но всё-таки знаешь… Ты такой эгоист. — с шутливыми укором произнесла она, наклоняя в бок голову, в мыслях видя, как на эту фразу Ньют закатывает глаза, или как обычно хмурится, и от этих мыслей улыбка на её лице стала чуть шире. — Ты сам сказал, как тяжело тебе меня прогонять, и ты прекрасно знал, как тяжело мне уходить. Но только тебе мучиться осталось совсем чуть-чуть, а мне — всю чёртову жизнь. Напрасно ты думаешь, что я так легко смогла бы жить дальше. Нет, Ньют… Слишком большой след ты оставил. Да и не только ты. — она шмыгнула носом и заговорила почти шёпотом. — Нет мне там места, в этой Тихой Гавани, просто нет. Знаешь, когда я поднялась на крышу, я ведь всё вспомнила, совершенно всё, но это ничего не изменило. И я отдала Томасу кулон. Всё получилось у нас — лекарство есть, мы спасены, ПОРОК разгромлен, Минхо с нами, воспоминания — подумать только, цель моей жизни!.. Но меня как цепями сюда приковали, понимаешь? И даже те же воспоминания, они ведь очень вовремя вернулись, потому что только сильнее убедили меня в моём решении. И я вдруг всё поняла, просто вот в один момент, что я должна быть здесь. Потому что у меня как щёлкнуло где-то, словно лампочку зажгли. Всё встало на свои места, всё стало правильно. Наконец таки. Это странное чувство, его трудно объяснить, но, надеюсь, ты понял. Поэтому я и вернулась. Я без тебя не могу. И не хочу. И я, как и ты, ни о чём не жалею, и даже не могла бы просить о чём-то лучше, чем это.
Она резко вздохнула, как будто собираясь сказать что-то ещё, но поняла, что сказала всё.
И тут внезапно, как старый поржавевший механизм — сначала чуть дрогнув, затем очень медленно, через огромную противостоящую силу — голова Ньюта поднялась. Брови Майи взлетели вверх, ей вдруг на миг стало страшно от того, что он действительно всё услышал, но даже сквозь эту беспросветную черноту, в которую превратились его глаза, она смогла разглядеть в них что-то такое, из-за чего страх улетучился, и она даже смогла изогнуть губы в слабой улыбке. И через эту улыбку он должен быть сам всё понять.
Майя подалась вперёд и беспорядочно стала покрывать поцелуями его губы, шею, нос, щёки, лоб, прикрытые веки, шепча что-то не до конца понятное даже самой себе, гладить его по голове, по этим удивительным и мягким волосам, что так красиво развивались на ветру и переливались под солнцем. Она касалась губами каждой царапинки, каждой чёртовой взбухшей, налитой осквернённой кровью вены, словно заживляя их таким образом. И она чувствовала, как Ньют, слабо, почти невесомо, целует её в ответ со всей той нежностью, на которую вообще сейчас способен.
И стоило ей прикрыть веки, как она явно увидела перед собой того самого Ньюта, её Ньюта. Чистого, здорового, светлого, с белоснежной, но всё же самую малость подзагоревшей от работы на улице кожей и выгоревшей чёлкой, падающей на лоб, слегка прячущей за собой глубокие карие глаза, светящиеся насмешливой лаской, с вечно сведёнными к носу бровями и изогнутыми в полуухмылке губами. Не здесь, не в ПОРОКе, не в Жаровне, не в их базе у океана и даже не в Глэйде, а, наверное, где-то далеко, где они никогда и не были, но должно быть, очень скоро окажутся. И от этого по груди растеклось спокойствие, умиротворение. Она сильнее прижалась к нему, готовая совершенно ко всему, и Ньют — она чувствовала это — тоже.
Майя услышала, как затрещал над ними потолок, и не смогла не вздрогнуть. Ньют, отведя своё лицо от её замерших губ, посмотрел на неё так, как не смотрел никогда, как будто до сих пор до конца не верил, что она остаётся с ним. Майя попыталась снова улыбнуться, вдруг замечая, что она даже не плачет. Я с тобой Ньют. С тобой.
И он прочёл это. Слегка наклонил в бок голову, бросив мимолётный взгляд наверх, будто спрашивая, как когда-то: «Готова?»
Готова.
Майя прикрыла веки, глубоко вздыхая. Всё равно страшно, как ни крути. Хотя это, скорее, даже не страх, а какой-то непонятный трепет, возникающий в душе, когда вдруг становится точно ясно, что ещё минута — и всё закончится. И ясно не в голове, не простым осознанием, нет — это чувствуется всем телом.
Они прижались лбами друг к другу, замерли в немом ожидании, пока огонь, обвивая их своим хороводом, вдруг как будто бы стал пытаться укрыть их, спасти, хотя ведь только что сам был им врагом. Теперь уже врагов нет.
Новый, оглушительно громкий треск. Грохот. Встряска.
В последнюю секунду Ньют снова поцеловал её.
В последнее мгновение она вдруг явно почувствовала на кончике языка вкус клубники, в носу — запах океана и соломы, а глаза будто бы ласково кольнул последний луч закатного солнца.
В последний миг она поняла, что счастлива.