– Пфеточки, значит… Ты заходил внутрь комнаты?
– Нет.
– Как далеко ты находился от тела Гитлера?
– Метрах в шести.
– Что было потом?
– Мне стало не по себе, я хотел уйти, но потом вернулся. Тело Гитлера уже лежало на полу. Рядом стояли люди из его охраны. Они подняли его и завернули в серое одеяло. Потом они вынесли его через запасной выход. Из-под одеяла торчали его ботинки… Потом ко мне подбежал Рецлав и сказал: «Шефа жгут! Пошли, поднимемся, посмотрим!» Он был очень возбужден, как безумный… Мы все были в таком состоянии…
– И?
– Я отказался наотрез.
– Почему?
– Я… я не хотел это видеть. А потом… Мы там все были просто парализованы страхом. Мы ничего не соображали. Я только помню, что боялся, что «гестапо Мюллер», как мы его называли, пристрелит нас на месте, чтобы не оставалось свидетелей.
– То есть шеф гестапо Генрих Мюллер был в это время там? В бункере?
– Да, я его видел там незадолго до всего этого… Я же говорю, мы в бункере вообще боялись, что секретные службы нас всех перебьют, чтобы замести все следы.
Филин задумчиво помолчал.
– В бункере после смерти оставался еще и Геббельс…
– Да, господин генерал, он жил там с семьей и его дети – их шестеро – бегали по бункеру, смеялись, шалили, и в той обстановке это было жутко… 26 апреля, я хорошо помню этот день, Ханне Райч, она летчик-испытатель, удалось посадить легкий самолет прямо у Бранденбургских ворот на Унтер-ден-Линден…
– Ну да, именно для этого оттуда убрали фонари…
– Я слышал, как Ханна Райч уговоривала жену Геббельса отпустить с ней детей. «Если хотите оставайтесь здесь, – говорила она. – Но при чем здесь дети!» Но Магда сказала, что они с мужем все решили. Что у них есть свои представления о будущем детей… А дети в это время шалили в соседней комнате…
– Когда вы видели Геббельса последний раз? При каких обстоятельствах?
– Мы знали, что он решил покончить жизнь самоубийством в бункере вместе с женой и детьми.
– Убив собственных детей.
– Да, наверное, так будет правильнее. Потому что дети были от четырех до двенадцати лет и ничего еще не понимали. Я же говорю, они все время шалили… Первого мая вечером Магда вышла из своей комнаты, прошла мимо меня, а я сидел у коммутатора с открытой дверью, на глазах у нее были слезы. Потом она села и стала раскладывать пасьянс. А потом из ее комнаты вышел Геббельс… Он стоял и смотрел на свою жену… Спросил: «Что ты делаешь?» Она, не глядя на него, ответила: «Раскладываю пасьянс».
– А перед этим она отравила своих детей. Всех шестерых…
– Да, господин майор. Я не представляю себе, как это можно было сделать!.. А потом к ним зашел Артур Аксман, шеф Гитлерюгенда, и они просто болтали, вспоминали прошлое… А Магда готовила кофе… А дети…
– Дети лежали в соседней комнате, отравленные собственной матерью.
– Да… И тогда я решил уходить. Ко мне подошел Геббельс, и я сказал ему об этом. Он сказал, что все кончено. И пожал мне руку. Первый раз в жизни, раньше такого с ним никогда не случалось.
– Я не стал бы этим гордиться.
– Просто я хочу, чтобы вы мне поверили, господин генерал. Поверили, что я ничего не скрываю и рассказываю только правду… Я попрощался с ним молча. Я был последним солдатом, который покинул это настоящее царство смерти.
– То есть при самоубийстве Геббельса ты не присутствовал и трупов их не видел…
– Нет.
– А Борман? Ведь он тоже был там до самого конца.
– Да. Он собрал группу людей, и они решили пробиваться из Берлина на запад. Там было несколько офицеров, но я не пошел с ними… Я все равно был для них никто – кто я такой? Господин генерал, поверьте, я просто передавал депеши, письма, газеты, работал телефонистом… Мои обязанности заключались в том, чтобы быть под рукой, но всегда незаметно. Я не был членом партии, не входил в гитлерюгенд, я просто выполнял свою работу солдата. Выполнял честно…
– А если бы тебе приказали кого-то убить? – усмехнулся Филин. – Расстрелять?
– Мне не могли приказать такое. Для этого были другие люди. Я же выполнял иные обязанности. Например, разносил рождественские подарки от Гитлера знаменитым людям. Боксеру Максу Шмеллингу, актрисе Ольге Чеховой… Удивительно красивая женщина. Гитлер ее очень ценил…
– А где она живет?
– Кладов, это пригород Берлина, там у нее особняк…
«Вряд ли врет, – устало подумал Филин, – слишком напуган, очень хочет жить. Да и ума в нем не палата, чтобы лгать. Говорит о том, что видел. Другое дело, что видел он далеко не все. Кто знает, что там, в комнате Гитлера, произошло, и чьи ботинки торчали из-под одеяла…»
«Виллис» генерала Филина, пропетляв по разрушенному дымящемуся Берлину, вырвался на прямое шоссе и вскоре остановился у группы наших солдат, лениво покуривавших на солнце. В нескольких шагах от них, прямо на земле, опустив голову, сидел немец средних лет в гражданской одежде.
Филин и Ребров, выбравшись из машины, направились к ним. Увидев офицеров, солдаты побросали самокрутки и папиросы.
– Ну, что тут у вас? – нетерпеливо спросил Филин.
– Товарищ генерал, разрешите доложить, – бросился к нему навстречу молодой сержант с усиками, явно кавказец. – Вот задержали тут этого фрица. Обратили внимание, что он тут крутится уже не первый день. Вроде что-то высматривает… Подозрительный очень… Явно бывший военный…
Филин повернулся к Реброву.
– Поговори с ним, Денис.
Пока Ребров допрашивал немца, Филин рассеянно смотрел по сторонам, думая о чем-то своем.
– Товарищ генерал! – подошел к нему поближе сержант-кавказец. – Разрешите обратиться?
– Да, сержант, что у вас? – вздохнул Филин.
– Скажите, а Гитлер действительно застрелился? Или отравился? А то говорят, что он улетел на самолете, а вместо него охрана его двойника застрелила и сожгла…
– Говорят, – устало кивает Филин.
Солдаты внимательно прислушивались к их разговору.
– А еще говорят, он добрался до моря, там его ждала подлодка, и его увезли в Антарктиду, где ему логово приготовили…
– В Антарктиду, значит? – усмехается Филин. – К пингвинам?
– Говорят, товарищ генерал.
– Знаю, что говорят. Слышал. Пока обнаружено несколько трупов, среди которых должен быть и труп Гитлера. Устанавливают, какой именно его.
– Понятно, товарищ генерал. Не дай бог, сбежал, сволочь!
– Да не должен был…
Подошел Ребров.
– Ну? – подняв брови посмотрел на него Филин.
– Черт его знает! Говорит, что ему здесь назначил встречу знакомый, хотел сообщить что-то важное, но не явился… Что именно хотел сообщить, он не знает.
Ребров огляделся.
– Место какое-то странное для встречи – рядом с дорогой… А это что за штуковина?
Ребров отошел в сторону и ткнул носком сапога в торчащий из земли среди развалин какой-то небольшой постройки металлический рычаг.
– Рычаг какой-то!
Он несколько раз сильно дернул зарычат. Сначала одной рукой, потом двумя.
– Осторожно, Денис! – остановил его Филин. – А если мины?
Но было уже поздно. За их спинами раздался нарастающий скрежет, и часть асфальтового покрытия дороги стала медленно сдвигаться в сторону, открывая темный тоннель, ведущий под землю. Солдаты, раскрыв рты, с изумлением уставились в открывшуюся дыру. Ребров вскочил и бросился к немцу.
– Что там? Что там, я тебя спрашиваю?
– Я не знаю! Не знаю! Генрих мне ничего не говорил… – стал отчаянно оправдываться немец. – Я не знаю!
– Ну, давайте посмотрим, – спокойно сказал Филин. – Это может быть подземный аэродром, вчера о таком говорил на допросе человек из охраны Гитлера. Да и не только он… Только внимательно – не хватает наткнуться на придурков с автоматами…
Спустившись по идущему наклонно вниз тоннелю, они попали в огромное подземное помещение, где стояли три легких самолета.