Риверсайд удобно устроился в излучинах реки Скул-килл и не имел четкой планировки. Сборный дом Маргарет стоял на небольшой улице. Мы подъехали к нему с тыльной стороны, по короткой бетонке со множеством дренажных решеток. Крылечки были приподняты всего на несколько дюймов выше полотна дороги. Маргарет спросила, не хотим ли мы зайти выпить по чашке кофе, ведь нам предстоит ехать в Чикаго. Нил вышел из машины и хлопнул дверью, тем самым принимая предложение. Грохот сотряс всю округу, и я беспокойно поежился. Меня немного смущала непринужденная светская жизнь в половине четвертого ночи, которая, очевидно, была у моих друзей в порядке вещей. Маргарет тем не менее провела нас в дом украдкой и включила свет только на кухне, отгороженной от гостиной большим диваном, повернутым во тьму, куда пробивался только свет с дороги, переливаясь через подоконник и хребты радиатора. В одном углу виднелось стекло телевизора; экран по нынешним временам показался бы до смешного крошечным, а тогда он представлялся верхом изящества. Если бы я не пришел только что из дома Шуманов, общая обшарпанность не так резала бы глаза. Нил с девушкой уселись на диван. Маргарет поднесла спичку к газовой горелке и, как только голубое пламя лизнуло старый чайник, насыпала в четыре чашки с цветочками растворимого кофе.
Некто обитавший когда-то в этом доме устроил закуток у единственного кухонного окна, а попросту будку, стол для завтрака между двумя скамьями с высокими спинками. Я забрался туда и читал все слова, на которые падал взгляд: «Соль», «Перец», «Отведай КУБИКОВ», «Декабрь», «Молоко от Мона, инк. – Счастливого вам Рождества и веселого Нового года! – Молоко от Мона – это полезное молоко! – Мама, хочу молочка от Мона!», «Спички», «ПРЕССА», «Плиты и печи – федеральная корпорация Маги», «Господь проживает в этом доме», «Ave Maria Gratia Plena»,[4] «Крученая пшеничная соломка – фантастика от фирмы КУНГСХОЛЬМ». Маргарет подала кофе парочке, устроившейся на диване, а потом пришла с кофе ко мне в закуток и села напротив. Усталость отпечатала у нее под глазами две синие дуги.
– Ну как, – спросил я, – хорошо провела время?
Она усмехнулась, потупила глаза и тихо сказала:
– Шмар. – (Усеченное от «кошмар».)
С рассеянной утонченностью она помешивала свой кофе, доставая и опуская ложку без единого всплеска.
– Под конец стало как-то странно, – сказал я, – даже хозяин исчез.
– Он провожал Анну Малон домой.
– Знаю.
Меня удивила ее осведомленность, при том что в тот час ее тошнило в туалете.
– А ты как будто ревнуешь, – добавила она.
– Кто? Я? Ничего подобного.
– Она ведь нравится тебе, Джон, разве нет?
То, что она обращалась ко мне по имени, да и сам вопрос не казались мне неискренними (хотя мы только что познакомились, если не считать прежние вечеринки), принимая во внимание поздний час и то, что она принесла мне кофе.
– Да мне вообще все нравятся, – сказал я ей, – и чем дольше я их знаю, тем больше люблю, потому что они всё больше становятся частью меня самого. А еще больше мне нравятся те, кого я только что встретил. Вот Анну Малон я знаю с детского сада. Каждый божий день мамаша провожала ее до школьного двора, когда все остальные родители уже давно перестали.
Я хотел произвести впечатление на Маргарет, но ее глаза были слишком затуманены. Она мужественно боролась со своей усталостью, но от этого усталость только крепчала.