Выбрать главу

„Но если не через мою дыру, — продолжал рассуждения Митя, — тогда только через ворота. Милиция осмотрела ограду у соседей и прорех там не обнаружила. Значит, через ворота, а потом куда?“

С этими мыслями Митя покинул свой участок. На всякий пожарный изучил растрескавшуюся почву перед закрытыми створками ворот. Никаких следов. Да по такой жаре их бы все равно не было, земля высохла как асфальт. Вот если бы ночью был дождик… Чего нет — того нет.

У калитки он даже не стал искать отпечатки протекторов, не пролезет тут мотобайк. Следы „сердитых“, глубоко прорезанных рисунком шин мотобайка обнаружились возле ворот соседей, но когда они там появились — пойди пойми. Таська с Васькой по несколько раз каждый день тут ездили. И то эти следы плохо видать, все по той же причине — жара.

И все же если ворам удалось незаметно выкатить драндулет через эти ворота, должен существовать еще один выход с территории Дубков. Если, конечно, мотобайк действительно с этой территории вывели.

Их узкая улочка четвертой линии упиралась одним концом в главные ворота, где сторож сидит, и глухо заканчивалась с другого конца по соседству с Митиным участком. Митя исследовал этот фрагмент общей ограды — никаких подозрительных следов. И тут он подумал, что в принципе похитители мотобайка могли так же, как он, запастись заранее кусачками и прорезать дыру в конце любой другой линии, а больше нигде, потому что крайние по периметру участки дачников вплотную подходили к общей ограде. То есть сама эта ограда и ограничивала участки с одной из сторон. Вряд ли воры решатся на то, чтобы выкатывать мотобайк с одной дачи, а на другую вкатывать. Просто глупо. А раз так, то проверить надо только тупики улочек на всех линиях.

Легко сказать „только“. Всего таких линий восемь — шесть продольных и две поперечные. Значит, тупиков за вычетом главных ворот и того, который он только что осмотрел, осталось четырнадцать, и все в разных концах. Но делать нечего, набравшись терпения, Митя отправился выполнять намеченное.

Ну и нажарился же он на раскаленных поселковых улочках. Туда — сюда, вдоль — поперек, как придурок. Все нормальные люди на речке, другие в тени, лишь одна сумасшедшая дамочка загорала в шезлонге перед крылечком на третьей линии. Когда Митя закончил обследовать последний тупик в самом дальнем от его дома углу Дубков, у него перед глазами поплыли серые мушки. Перегрелся, что ли? И главное, зря. Никаких дыр, никаких прорех. Сторожа содержали ограду в девственной сохранности.

Чтобы не получить солнечного удара, Митя окатил голову, а потом влез по пояс под тугую струю колонки на перекрестке второй и четвертой линии. Малость полегчало. И вроде голова опять заработала.

Значит, мотобайк скорее всего в поселке, решил тогда он. Такого в Дубках действительно раньше не было. Кто бы это мог быть? В таких раздумьях он дошел до участка Панкратова. Посмотрел на хромой еще „Запорожец“, у которого передняя ось опиралась с одной стороны на стопочку кирпичей. „Надо начинать с тех, у кого машины есть. Три из пяти похищений с автотранспортом связаны“.

— Чего нада?! — вывел его из задумчивости голос хозяина „мыльницы“, нежданно появившегося из — за кустов смородины. — Чего смотришь? Одного колеса мало? Так второе бери. Давай, сымай, я поддомкрачу.

— Да я тут при чем? — огорченно махнул рукой Митя.

— А я почем знаю? — не унимался старикан в клетчатой рубахе навыпуск и застегнутой на две пуговицы выше и ниже пупка. — Может, ты ими торгуешь. Или заказ тебе сделан.

— Да не брал я вашей покрышки.

— Не знаю, не знаю. Кроме тебя и твоих архаровцев из Зараева, некому.

— Да я еще тогда их и не знал.

— Не знал, — усмехнулся Панкратов. — Знаем, как ты не знал. Все ты знал. Давай, давай отсюда. Я еще к тебе в воскресенье приду, когда папа с мамой пожалуют.

Митя повернулся и ушел. Ну что с таким разговаривать.

Поскольку он пока больше ничего не мог придумать полезного для начатого им расследования, то просто вернулся домой. Бабушки на веранде уже не было. Она ушла в огород на очередной раунд непрекращающегося сражения с сорняками. Вечером он поможет ей поливать. Все равно до темноты ему делать больше нечего.