Пилюлю Виктория проглотила, но промолчать все-таки не смогла:
— У, какие мы нынче сердитые! Ладно, Потураев, я молчу. Впрочем, мордашка вполне симпатичная — ее бы приодеть да в порядок привести…
— Кто-то собирался помолчать! — довольно грубо оборвал ее Андрей. — Давай выкладывай образцы.
Вика обиженно покинула уютное кресло и вернулась к сумке. Вытащила несколько образцов, разложила перед Потураевым на диване, при этом демонстративно не раскрывая рта.
— Ты же знаешь, я так не люблю. Мне так все модели на одно лицо. Накинь на себя, если хочешь, чтобы я утвердил хоть один образец, иначе утверждать будешь самолично и все возможные риски примешь на себя.
Виктория недовольно сняла блузку, нимало не смущаясь присутствия Потураева, надела один из принесенных образцов, покрутилась на месте, расставив руки в стороны.
— Не пойдет, — недовольно констатировал Потураев. — Это вообще не блузка, а одно сплошное безобразие. Если ты сама рискнешь на себя это надеть — забирай в собственную коллекцию, а я этой порнографии в ассортименте своей фабрике видеть не желаю. Давай следующий образец.
Вика недовольно скинула так не понравившуюся Потураеву блузку и надела другую. Взгляд хозяина дома смягчился:
— Ну вот, это уже похоже на блузку. Не шедевр, конечно, но, думаю, пойдет. И знаешь, мне кажется, в пестром варианте она будет смотреться гораздо симпатичнее. Попробуй по этим же лекалам соорудить из набивной ткани — я думаю, выйдет совершенно иной вариант. Потом сравним оба и лучший отправим в работу. Давай дальше.
Виктория послушно поменяла наряд и в очередной раз покрутилась перед Потураевым.
— Ну а тут и переделывать нечего — самое то, что доктор прописал, отлично. Однако с партией нельзя перебарщивать — не будем увеличивать, даже несмотря на явную удачу. Ты же знаешь наш девиз. В общем, молодец, Вика, хорошо поработала. Ну что там новенького?
Виктория, не переодевшись, вернулась в кресло, устроилась в нем, привычно закинув ногу на ногу, и только после этого ответила:
— Ой, Андрюша, ну что там может быть нового? Да и уж ты-то наверняка получаешь известия раньше меня. Мне-то никто отчеты домой не приносит, не присылает, всё ждут, когда я найду возможность оторваться от ребенка и заявиться на фабрику. Так что это мне впору у тебя спрашивать о новостях производства.
— Ну ладно, тогда еще чего-нибудь расскажи, — равнодушно сказал Андрей, привычно массируя ноги.
— Что мне тебе рассказывать? Можно подумать, тебе интересно слушать про мое житье-бытье с Чернышевым. Как будто я не замечаю, что во время таких рассказов ты практически засыпаешь. Нет, Андрюша, это ты рассказывай, что тебя гложет. Я ж тебя знаю. Ты можешь говорить только о том, что тебе самому интересно. А с кем еще, кроме меня, ты можешь поговорить на эту тему?
— Поговорить, поговорить, — недовольно пробурчал Потураев. — Можно подумать, мне от тебя нужны разговоры. Прекрасно знаешь, что мне от тебя нужно совершенно другое. Ну и работа, разумеется.
Опус про работу Виктория пропустила мимо ушей, а вот 'другое' ее очень заинтересовало:
— Не поняла. Андрюша, о каком другом ты можешь говорить со мной, когда у тебя под боком находится любимая женщина? Ты что, все ещё?.. — Вика деликатно не стала уточнять, что же именно 'еще', надеясь на понятливость собеседника.
И не ошиблась в своих надеждах. Потураев усмехнулся криво, как-то печально, что так плохо сочеталось с его привычным наглым образом, ответил:
— Ну ты же знаешь, она замужем…
Вика, совершенно возмущенная подобным напоминанием, аж подскочила в кресле:
— Ах она у тебя замужем!!! А я? Что-то, как я погляжу, мое замужество тебе совершенно не мешает приставать ко мне с грязными намеками! Получается, она у тебя — порядочная женщина, а я — шлюха высшей категории?!!
— При чем тут 'шлюха'? — устало возразил Потураев. — Ты — ближайший друг, только с тобой я могу говорить откровенно буквально на любые темы, ведь даже Клименторович не в курсе моих личных проблем. И я не понимаю, как ты можешь так спокойно относиться к тому, что я погибаю? Сама небось на голодном пайке и недели не сидела со своим Чернышевым, а то, что я уже забыл, как женщина пахнет, тебя совершенно не колышет! Мы с тобой столько раз занимались этим раньше, а теперь ты вдруг начинаешь кочевряжиться.
Виктория удивленно захлопала глазами:
— Да, Потураев, умеешь ты вешать свои проблемы на других. Особенно хорошо у тебя получается виноватить невиновных. Вот теперь я чувствую себя неловко за то, что остаюсь верной мужу, несмотря на твои постоянные притязания. Андрюша, я сочувствую твоему положению, но это не дает тебе права требовать от меня подобного! И то, что мы раньше были близки, тоже не дает тебе на это права! Раньше было раньше, а теперь я замужняя женщина. И признайся, Потураев, ведь ты никогда меня не любил, ведь так? Скажи, ведь так?
Андрей пожал плечом, возразил крайне неуверенно:
— Ну почему же 'не любил'? Я тебя и сейчас люблю…
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! — вскинулась Виктория. — Я говорю не о дружеской симпатии, которую ты, возможно, и испытываешь ко мне. Я говорю именно о любви — уж теперь-то ты знаешь, что это такое! И теперь, прекрасно понимая, что никогда меня не любил, ты тем не менее находишь возможным требовать от меня близости. Потураев, это подлость! Подлость и неуважение ко мне как к женщине! Да, я много лет любила тебя и сейчас еще не уверена, что рассталась с этим болезненным состоянием. Но не кажется ли тебе, что это кощунство: сначала признаваться мне в своей любви к Маринке, а потом от меня же требовать секса, причем в тот момент, когда она находится в твоей квартире! Ты вообще соображаешь или как?!!
После недолгого раздумья Потураев ответил:
— Прости, я, кажется, был неправ. Я действительно последнее время хреново соображаю в присутствии женщин. А с тех пор как Маринка появилась в моем доме, стало только еще хуже. Я теперь ни на минуту не могу забыть о… Ну ты сама понимаешь. Мне страшно подсчитать срок собственного воздержания. А если еще учесть, что с Любкой я не получал ровным счетом никакого удовольствия… А тут целый день: Маринка, Маринка, Маринка…
— Так, ну ёлки-палки, Андрюша! Я тебе поражаюсь! Почему бы с подобными намеками тебе не обратиться к ней? Почему бы тебе не форсировать события? Ведь именно для этого ты ее и пригласил. Потураев, блин, я совершенно разучилась тебя понимать! Что с тобой происходит?!
— Что, что?! — возмутился Андрей. — Ты же сама поставила диагноз! Я ее люблю, вот что! И боюсь оттолкнуть от себя неловким словом. Я боюсь обидеть ее, оскорбить ее чувства, понимаешь?! Она ведь замужняя женщина, а я вот так, с бухты-барахты, начну к ней приставать. Она возьмет и бросит меня к чертовой матери, и я больше никогда в жизни ее не увижу! Потому и делаю вид, что она для меня — всего лишь домработница. И не могу этого вынести, понимаешь?! Хочу ее до потери сознания, хочу усадить ее на колени и… До умопомрачения хочу!!! Но боюсь потерять… Она ведь замужем…
Из всей его тирады Виктория опять услышала только фразу о Маринкином замужестве.
— А я, я, по-твоему, не замужем? Маринка у тебя — святая, к ней приставать с непристойными просьбами — кощунство. А ко мне, значит, приставать можно?!!
— Господи, Вика, — устало отмахнулся Потураев. — Я тебе только что объяснил…
— Что, ну что ты мне объяснил?! Что она замужем?! Можно подумать, ты раньше этого не предполагал! И я тоже замужем!
Потураев твердо взглянул ей в глаза:
— Да, Вика, ты тоже замужем. Но тебя я не люблю, потому и могу говорить с тобой откровенно на любые темы. Вернее, люблю, но люблю только как друга, и ты сама это прекрасно знаешь. А ее я люблю по-другому. По-настоящему. Ты же сама мне это объяснила, чего же ты теперь устраиваешь истерику?
Неожиданно для самой себя Виктория расплакалась. Глупо, совершенно бессмысленно, даже позорно вот так плакать при нем, ведь он не достоин ни единой ее слезинки! Умом понимала, а успокоиться не могла. Слезы текли беспрерывно, Вика уже начала всхлипывать вслух, подозревая, что у нее начинается самая настоящая истерика. Кажется, это понял даже бесчувственный Потураев. Подъехал к ней вплотную, взял ее лицо в свои ладони, поднял до уровня собственных глаз: