- Послушай, а вот такая ситуация. Подрезал тебя этот человек. Урод, да?
- Урод.
- Ладно, я тоже за подрезание готов в морду дать. Хорошо, предположим другое. Вот выбросил человек мусор из машины. Неправ?
- Да просто быдло.
- Предположим. Но потом ты пришел в поликлинику, а этот человек тебя вылечил. Или что-то другое хорошее для тебя сделал. Как ты тогда его оценивать будешь?
- Не знаю, за помощь и спасение спасибо скажу, а за мусор выскажу. А если подрежет, опять же в морду.
- Хорошо. Предположим, другой и вежливый такой, и мусор в урну бросает, и весь из себя такой образец приличного человека. А квартирку у родственничков-то отжал. А? Как тебе такой типаж?
- Да что ты мне все примеры разные даешь. И этот мразь, и тот. Разницы нет. Если человек порядочен, он во всем порядочен. Он изначально об окружающих думает, а не только о своей жопе. Он тогда и мусор не бросит, чтобы другие в его говне не стояли, и на дороге не подрежет хамски, и уж тем более не будет квартирку отжимать.
- Хорошо, допустим. А ты сам всегда во всем идеален? Всегда был аккуратен, никому не хамил, не подрезал, пусть случайно, просто пропустил поворот и надо повернуть?
- Да что ты мне пургу гонишь! Всегда понятно, ошибся человек или лезет нагло.
- Ладно, хорошо, бог с ним, с подрезанием. А ты всегда был вежлив с родителями, не малодушничал, всегда помогал слабому, бился за несправедливость, в общем, всегда был самый-самый?
Глеб некоторое время молчал.
- Ты прав, я тоже был свиньей, и не раз. Родителям хамил, девушек динамил и вообще…
- Вот! Так и другие так же. Кто-то больший подлец, кто-то меньший, но все мы не идеальны. Все иногда что-то неправильно делаем.
- Ну ты сравнил! То есть и этот ребенка изнасиловал – подлец, и другой мусор бросил – тоже подлец. Одинаково, что ли?
- Конечно, нет. Но это полюсы. В обычной жизни мы все грешим примерно одинаково. Так, хамнул пару раз. Или на дороге, или жене, или продавщице в магазине.
- Да не должен нормальный человек никому хамить! Ни жене, ни продавщице, ни соседу в пробке. Поэтому он и зовется порядочным.
- Да где же граница? Вот ты Саше дверь не открыл, когда она выходила из дома.
- Да, блин, это я сплоховал.
- Да ты никому ее, небось, не открываешь. Так что ж, тебя тоже в подлецы записать?
- Слушай, я уже сбился, о чем базар идет. Ты к чему ведешь?
- Да я к тому, что теперь как поступить-то: я открыл дверь – меня в рай, а ты не открыл – тебя в ад?
- Почему?
- А почему нет? Где та граница, по которой разделение овец идет на хороших и паршивых? На ад и рай? На подлец или просто ошибся чуток? Как делить будем, брат?
- Слушай, иди ты уже. Никак делить не будем. А только если человек тварь, это и так понятно. Безо всякой твоей философии. Без овец и баранов.
- Ладно. Вопрос закрыт. Я просто хотел сказать, что нельзя огульно человека осуждать. Никто не знает, почему он в этот раз так поступил. И на какой процент он хорош или плох. Нельзя спешить. Вот, считается, что после смерти дела наши будут взвешивать на весах. Какие вниз потянут, туда человек и отправится. Вот тогда и станет окончательно ясно, кто тварь, а кто нет. И кого-то, может, эта кнопочка с подрезанием ох как подведет.
- Ладно, давай, Леха, выпьем за то, чтоб наши хорошие дела стократ перевесили наши плохие.
- Давай.
- Я только, знаешь, что думаю?
- Что?
- Я думаю, человеку всегда дается шанс все исправить. И это от него зависит, воспользоваться этим шансом или нет.
- Что исправить? Что тут исправишь, если уже подрезал или дорогому человеку в душу плюнул, или квартирку отжал?
- Исправить в самом себе. В жизни-то, конечно, уже никогда ничего не исправить. Но можно исправить в самом себе. Через поступки, через мысли, через страдания, даже через счастье можно. Сделать вывод из своих поступков. И в следующий раз поступить по-другому. Один раз сплоховал, ну что ж, с кем ни бывает. А вот второй раз… Вот тогда и понятно станет до конца, кто ты – тварь конченая или право имеешь. Право на то, чтобы называться порядочным человеком.
- Слушай, ладно, проехали. Ты какой-то озлобленный на весь мир сегодня. Кстати, а чего у тебя стряслось-то? Ты почему вдруг с работы сорвался и примчался сюда?
Глаза Глеба затуманились.
- Да беда у нас в семье, браток. Ты мою сеструху двоюродную, Настюху, помнишь?
- Это малявку такую?
- Хм, уже не малявку. Красивая девка выросла.
- Да, помню ее. Когда тебя в армию провожали, она еще девчонкой была. Ревела, помню, все за тебя цеплялась. «Не уходи, Глебушка, миленький, прошу тебя. Останься, пожалуйста». И смех и грех.