У пещеры Раскат пошел на посадку... нет, рухнул, грохнулся, попытался встать – и растянулся ничком, взрывая орлиными когтями грязь. Дик, кубарем слетевший с его спины, поднялся на ноги, с отчаянием понимая: у Раската отказали задние лапы.
* * *
– Лучше бы эта стрела угодила мне в ногу! – горько сказал Дик, пучком ивовых прутьев растирая мокрую шкуру цвета светлой меди.
– Конечно, лучше, – согласился Райсул. – На человека яд действует слабее...
Халфатиец поднял голову грифона, бессильно лежавшего в воде, вгляделся в глаза.
Только что мужчины вдвоем затащили Раската в ручей и принялись растирать лапы наломанными ветками, потому что Райсул сказал: «Одно спасение – проточная вода».
– Жить будет? – с тревогой спросил Дик.
– Не знаю. Продолжай растирать. – Райсул выбрался на берег и обулся. – Если поможет, он к ночи встанет на ноги. Если не поможет, умрет. А я дойду до той прогалины и по следам посмотрю, куда повели нашу женщину.
– Погоди, я с тобой! – воскликнул Дик. И, чувствуя себя предателем, добавил: – Человек важнее грифона.
– Нет! Грифон важнее десятка баб! – не хуже Раската проклекотал Райсул.
– Тогда ты с ним оставайся, лечи. Ты же в грифонах разбираешься А я пойду.
– Я бы остался. Но это твой грифон. Сейчас позволяет с собой возиться, потому что ему плохо. Очнется – мне голову отхватит. Он клювом может перекусить кость.
– Но как же ты... один...
– Я только пройдусь по следам, меня учили. Найду логово и вернусь за тобой.
– Точно? Сам ни в какую заварушку не влезешь?
– Не влезу, – с ясным, чистым взором ответил Райсул. – Какая заварушка, зачем заварушка? Разве я безумец?
5
В токе враждующей крови
над котловиной лесною
нож альбасетской работы
засеребрился блесною.
(Ф. Г. Лорка)
Фантарина, женщина тертая и много повидавшая, знала: если попала в свору мерзавцев и не хочешь стать их общей забавой, выбери из них самого сильного – и пусть он тебя защищает. Или самого главного.
Самым главным и сильным мерзавцем в этой своре был красномордый, длиннорукий великан, сидевший на бревне у костра и уплетавший недожаренный кус козлятины. Он перемазал красным соком губы, щеки и руки. Время от времени он вытирал жирные пальцы о полу парчового халата, какой и вельможе не стыдно было бы надеть.
Козлобородый старикашка, обращаясь к красномордому, назвал его Мемедом. Фантарина сразу вспомнила рассказ Райсула: Мемед Коршун!
Фантарина чинно стояла рядом с главарем. Не визжала, не пыталась бежать, не рыдала – а зачем? Неужели разбойники не видели женских слез? Да и глаза покраснеют. нос распухнет...
Мемед дожевал козлятину, рыгнул и снизу вверх посмотрел в лицо пленнице, которую только что привели его люди. В масленых глазах блеснуло одобрение: главарь оценил спокойствие женщины.
– Как зовут?
– Фантарина, дочь Пьетро.
– Чужое имя, длинное имя. Будешь Фатия.
Тут надо бы сказать что-то учтивое, но отчаяние перехватило горло, и Фантарина лишь кивнула.
– Молчишь? Правильно делаешь. Женщине пристало молчание. Со мной пока останешься. Если будешь послушной и усердной, я тебя, как спустимся с гор, продам доброму хозяину. Будешь строптивой – продам в скверный дом.
Подавив отвращение, Фантарина твердо взглянула в глаза Коршуну и заставила себя улыбнуться.
Довольный Мемед обвел взглядом собравшихся у костра разбойников:
– Эта будет моя.
Волчье ворчание прошло по своре: мужчины считали пленницу общим достоянием.
– Кто к ней протянет руки – отрублю! – жестко пресек Коршун попытку протеста.
Ворчанье смолкло.
Поставив разбойников на место, атаман сменил гнев на милость:
– Пока моя будет. Потом поделюсь, когда я жадным был?
Хищные морды прояснились. повеселели, из глоток вырвался дружный вопль радости.
«Это мы еще посмотрим, – стиснула зубы Фантарина. – Мужчину во сне легко придушить. Главное – знать, в какую сторону потом удирать...»
Но едва стихли вопли, как откуда-то сверху обрушился, дробясь эхом в скалах, твердый мужской голос:
– По праву крови, что между нами, вызываю Мемеда Коршуна на поединок перед очами предков.
Разбойничья свора ахнула. Мемед уронил в грязь недоглоданную кость, завертел головой:
– Кто сказал? Покажись!