До старших классов я одна из местных детей ходила в школу. Я любила читать и хорошо училась. Потом, кроме меня, в школу стал ходить еще один мальчик — не помню точно, когда он переехал в наш район.
Я облюбовала чердак, где сушили куксу, и каждый день, приходя из школы, брала книжку и забиралась туда. На чердаке я будто освобождалась от реальности и уходила в свой собственный мир. Несколько лет спустя после нашего переезда в Сеул умерла бабушка, но расходы остались прежними, если не увеличились, и отец едва мог заработать на пропитание для нас троих.
Неловко такое рассказывать, но я прекрасно знала, что нравлюсь многим мальчикам в округе. Разные мальчишки, собравшись в компании человек по пять, постоянно слонялись вдоль нашего забора, делая вид, что они пришли к колонке за водой. Чаще всего там были Чемён с братом и ребята, которые чистили обувь. Еще помню, все время докучал парень по прозвищу Пень. Но Пак Мину не было с ними. Пак Мину был не таким, как они все. Они были похожи на бродяг, и я со стыда сгорала, что живу с ними по соседству.
Наш район был настолько бедным, что там домов со стеклянными окнами было раз-два и обчелся. Большинство лачуг стояли как слепые — оконные проемы просто закрывали досками. До сих пор помню тот день, когда в моей комнате сделали стеклянные окна, вот радости-то было! Ведь раньше как: пока доску не отодвинешь, внутри темно, что снаружи делается — не видно. А теперь благодать: можно было лежать перед сном и любоваться усыпанным звездами небом, а днем комнату согревало ласковое яркое солнышко. В дождливые или снежные дни можно было просто встать, прильнув к оконному стеклу, и смотреть на улицу.
Вот и в тот день я стояла, глядя в окно, как вдруг увидела, что к нам идет Пак Мину, мальчик из лавки, где делали омук. У нашего дома он замешкался, будто не решаясь войти. Я скорее побежала из комнаты, чтобы пригласить его внутрь. Отчего-то у меня колотилось сердце и лицо горело. Вскоре я услышала, как он зовет: «Кто-нибудь есть?» Он принес сверток с кусочками омука — такого вкусного мне не доводилось есть с тех самых пор. Потом он стал частенько заходить то купить лапши, то занести омук, а еще мы все время встречались на остановке или в автобусе. Помню, как мы впервые встретились за пределами нашего района. Шел дождь. Он забыл зонт, и мы под моим зонтом прошагали три автобусные остановки. Он положил руку поверх моей, и я сразу ее отдернула, уронив зонтик. Он поднял его и понес сам. Дождь хлестал и хлестал, и он закрывал меня зонтом, сам только наклонив под его защиту голову. Его одежда вымокла до нитки.
В библиотеке я взяла «Кнульпа» Германа Гессе, а он — «Братьев Карамазовых». Потом я ждала того дня, когда нужно возвращать книги, чтобы снова с ним встретиться. На дороге, ведущей от библиотеки к нашим улицам, была закусочная. Мы покупали булочки на пару или сладкую фасолевую кашу и разговаривали о прочитанных книгах. А потом он вдруг стал говорить про беспросветное будущее. Стал угрюмым: дело ли выпускнику, у которого впереди вступительные экзамены, рассиживаться по закусочным с девчонками? Я хорошо училась, да и до выпуска мне оставался еще целый год, поэтому я на этот счет не переживала. А он все время повторял, что хочет уехать из нашего района. И нет другого пути, кроме учебы.
С наступлением зимы в нашем горном районе появлялись телеги, на которых привозили уголь в брикетах. Доставлять уголь к нам было небезопасно, и продавцы наотрез отказались это делать. Поэтому люди сами загружали брикеты, два-три раза обвязанные веревкой, на двухколесные тачки и по скользкой от снега дороге тащили их всей семьей. Мой отец потом погиб от угольного газа. Каждую зиму по соседству кто-то умирал, отравившись газом. Помню, я тоже как-то отравилась немного, и мама советовала мне поесть суп из кимчи, а я делала вид, что точно умру, если только она не купит мне газировки. Уж не знаю почему, но в то время любая сладкая газировка типа «Колы» или «Фанты» казалась мне потрясающе вкусной, и я часто притворялась, что у меня болит живот и помочь мне смогут только едкие пузырьки. Однажды, проснувшись на рассвете, я спросонья схватила с подоконника бутылку, как мне показалось, газированной воды, и несколько раз жадно глотнула из нее. Что-то склизкое проскочило мне в горло и я, подавив рвотный рефлекс, заснула снова. Проснулась утром под причитания бабушки. В бутылочке, где хранилось ее масло камелии для волос, не осталось ни капли. «Это что ж за чудеса!» Тут-то меня вырвало, хорошо, успела ночной горшок взять.
Становясь старше, я отчего-то все чаще вспоминаю наш район уютным и спокойным. День и ночь в переулках слышались смех и болтовня детей — их было помногу в каждой семье. Бывало, конечно, слышались вопли кого-нибудь из соседок: «Ай, убьешь! Да и убей, это, что ли, жизнь?» А на следующее утро та же женщина с распухшим лицом выходила на порог провожать главу семьи на работу, протягивала узелок с едой, заботливо приготовленной заранее. Иногда так скучаю, когда вспоминаю, как ходили к колонке постирать и набрать воды. А в дождливые дни порой соберемся в тесной комнатушке все вместе — тихо, только слышно, как стучат по кровле, как стекают с карниза капли дождя, убаюкивая, погружая в сладкий сон.