— Надо бы такой магнит, ах, надо бы! Здорово безобразничает фашист, одни фугаски скидывать стал, видит, что зажигалки не берут…
— А ты откуда все это, бабушка, знаешь? — спросила Катя, удивленная ее осведомленностью.
— А в очереди да в бомбоубежище всего наслушалась. Народ все знает, правду от него не скроешь. Вот Ленинграду, говорят, туго сейчас приходится. Верно это?
— Верно, старушка, со всех сторон город обложен.
Аграфена Егоровна помолчала, вскинула на лоб очки.
— Бывала я в Питере, девчонкой еще у тетеньки гостила, с Путиловского она, — снова заговорила бабка. — Дружный народ там, один за одного горой стоит. Такой народ трудненько будет осилить фашисту.
— А Москву, бабуся, возьмет немец?
— Да что я тебе, пророк, что ли? — обиделась бабка. — Сдадите, так возьмет!
В день шестнадцатого октября, когда радио сообщило о новом — Калининском направлении фронта, на завод шли молча, с приподнятыми воротниками, избегая смотреть друг на друга. Было страшно и стыдно признаться, как далеко зашел враг. В проходной, внимательнее чем всегда, проверяли пропуска, и от этого столпилась большая очередь.
— И чего волынятся? Все равно немцу все достанется, — истерично выкрикнул кто-то.
В толпе дрогнули, зашумели.
И тут же другой голос:
— Дайте паникеру на орехи, кто там с ним рядом?
В раздевалке было шумно, многолюдно. Говорили все сразу, то и дело упоминая о каком-то расчете.
— Что такое? — спросила Катя. — Кому расчет?
— Пожалуйста, всем, кто хочет, — сказала ей соседка по вешалке. — Забирайте денежки да пуд ржаной муки на душу и катитесь ко всем чертям…
Катя не поверила и поспешила скорее вниз. Да, станки не работали. А Данила мелькал по цеху, подходя то к одной, то к другой группе рабочих, которые без дела, с хмурыми лицами, стояли между агрегатами в растерянных, понурых позах.
Седов подходил к ним, что-то говорил, судя по его жестам, весьма энергично.
По цеху сновали незнакомые люди. Ни с кем не здороваясь, прошел директор завода в сопровождении нескольких человек. Катя попробовала было догнать Седова, чтобы спросить у него, что же происходит, но он побежал в партком. Зато встретилась Нина, она торопилась куда-то, и Катя отправилась за ней.
— Может, в последний раз… попрощаться, — сказала Нина и повела подругу из цеха в цех по неубранному после ночной смены, скользкому от разбрызганной эмульсии полу.
Цеха были пустынны, станки безмолвствовали, и черные, глянцевитые болтающиеся ремни трансмиссий походили на петли виселицы!
У входа в ремонтно-механический цех Кате с Ниной попались навстречу шестеро рослых мужчин в шинелях с незнакомыми инструментами. У Кати сразу от нехорошего предчувствия будто колыхнулось сердце.
— Советую быстрее уносить отсюда ноги, а то кишок не соберете, — предупредил один из них, вытирая загрубелой рукой пот с лица. — В цехе подложены мины.
Ни слова не говоря, девушки повернули обратно. Им стало не по себе. Нина шла первая, опустив голову, и Катя неожиданно вспомнила, как они с подружкой перед пуском завода в тысяча девятьсот тридцать втором году работали на субботнике. Они старательно нагружали на носилки строительный мусор и выносили его во двор. Перед Катей вот так же торчал Нинкин затылок в запыленном красном платочке, а плечи были напряжены от тяжести. Им тогда стукнуло по шестнадцати лет, и они не знали устали от радости, что были зачислены рабочими на завод. Да еще какой! И вот неужели завода больше не будет!
В автоматно-токарном цехе работницы волновались, а мужчины курили прямо у станков, и никто не останавливал их.
Данила влез на табуретку. Он, член цехового партбюро, в отсутствие секретаря, возглавлял организацию.
Катя с Ниной, не жалея локтей, стали протискиваться ближе к нему.
— Война есть война, — донесся до них голос Седова, — и она берет людей на пробу не шутя. Фронт рядом, вон он, рукой подать! Если смалодушничаем, враг воспользуется. Итак, именем Родины: кто строил этот завод и кому он дорог — оставаться за станками. Москва не боится единоборства, она готова к нему!
«Значит, что же, завод уцелеет!» — Катя от радости чуть не закричала «ура». Однако вокруг почему-то не разделяли ее чувства, наоборот, на лицах недоумение и тревога. Рабочие перешептывались между собой, поглядывали на двери. Кто-то пустил слух, что станки, которые не успели эвакуировать, будут ломать…
И тут же отдельные выкрики вслух:
— Где же кассир, почему не выдает зарплату? К немцам с нашими деньгами подался?
Теперь забеспокоились все и кричали без разбору. Даниле еле удалось навести тишину.