«Ранен?.. Как нее так. А письмо от полковника? И я радуюсь, а он, может быть, умирает?..»
Катя машинально взяла из рук капитана бумажку с адресом.
— Не волнуйтесь. У него вынули осколок из легкого. Я говорил с врачом, он будет жить… Уверяю вас, — напуганный тем, что женщина молчит и как-то странно смотрит на него, более оживленно заговорил посетитель. — Я бы хотел помочь вам чем-нибудь, — добавил он.
— Нет, нет, спасибо. Вы так непростительно долго не извещали меня! — Она подошла к вешалке и рванула пальто.
«Нужно действовать, действовать. Сию минуту бежать к Даниле»…
Капитан попрощался и ушел, а Катя в растерянности, не сознавая того, что делает, напряженно прислушивалась, к его шагам, как когда-то к шагам Андрея.
— Ого, нас уже военные навещают? — запела с порога соседка. — Смотри, Екатерина… — И осеклась, бросилась помогать ей надеть пальто.
«Только бы доехать, только бы побыстрее доехать», — лихорадочно думала Катя по дороге на завод, в темноте спотыкаясь обо что-то и чуть не падая.
Данила дежурил в парткоме. Он сидел за столом над разложенными томами Ленина и писал. Настольная лампа под зеленым абажуром освещала его спокойное, сосредоточенное лицо.
Катя прислонилась к стене, осторожно переводя дыхание. Слезы все больше и больше застилали глаза, и она уже ничего не видела, когда исступленно заговорила:
— Даня, нужно скорее… Отпусти меня и помоги добраться до вокзала. Прошу тебя! Ранен Андрей…
Эта ночь была без начала и конца, и Кате мерещилось, что она не переживет ее.
Седов побежал хлопотать о пропуске для проезда по городу в неурочное время, да еще во время объявленной воздушной тревоги. Катя полулежала на диване, закрыв глаза, и всякий раз вздрагивала, когда над крышей заводоуправления завязывалась горячая стрельба.
Несколько раз Данила возвращался, звонил куда-то. С пропуском ничего не получалось. Катя вызвалась идти пешком до вокзала, одна, на собственный страх и риск.
— Нельзя, что ты? Тебя заберут на первом же посту.
Она говорила ему, что пройдет незамеченной, а если и задержат, то все равно пройдет, ведь ей необходимо. А он твердил одно:
— Не пущу, не пойдешь.
Воспользовавшись его коротеньким отсутствием, Катя встала и вышла.
«А вот уйду, уйду…»
В проходной часовой загородил женщине дорогу винтовкой, сурово поблескивая глазами.
— Не велено, гражданка, вернитесь в помещение.
Катя вернулась и, вкладывая все свое бешенство, упрямо сверлила взглядом крутой Данькин затылок, склоненный над книгой. Как она ненавидела его в эти минуты с его навязчивой опекой и распорядительностью!
К утру Седова стали навещать дежурные с разных участков, запорошенные снегом, озябшие. Комната наполнилась холодком, свежестью, отдающей тонким, еле уловимым запахом спелого арбуза. Для Кати всегда так пахла зима в ясные безоблачные дни юности.
— Да уж скажи лучше — земляникой, — посмеялся однажды Андрей и спросил: — Слышишь?
— Слышу, слышу, — громко ответила Катя, открывая глаза. Перед нею стоял Данила с заботливым, обросшим лицом.
Тревожная московская ночь, оказывается, прошла уже, а она семь часов неподвижно высидела на диване. В ту минуту, когда Катя бежала сюда, она вгорячах думала, что случилось необычное, должно случиться, раз Андрей в опасности, и она тут же попадет к нему, утешит, поможет…
— Когда же, Даня?
— Скоро, теперь скоро, вот машина заправится, и поедешь, а ночью все равно не было ни одного поезда, я звонил на вокзал, — сказал он тихим усталым голосом и тяжело, по-стариковски, сел рядом. Она взглянула на него, и что-то поразило ее, заставив посмотреть более внимательно. Седые нити в волосах и две горькие морщинки у рта делали лицо неузнаваемым.
Через час Данила усаживал Катю в машину и вместо рукопожатия погладил ее руку.
— Я надеюсь на тебя, Катя, надеюсь… — сказал он ей на прощание.
Это были его первые слова успокоения за всю ночь.
Поезд медленно тащился от станции к станции, но вокруг Кати, кажется, никто не торопился. Ехали красноармейцы из госпиталей, после коротеньких отпусков. Они снова возвращались на фронт, и опять их ждали опасности, ранения, а может быть, и сама смерть. Но все они были внешне спокойны, приветливы с Катей, узнав, куда она едет, и занимались обычными дорожными делами: играли в шашки, шахматы, некоторые спали.
Катя смотрела на них и думала: как бы позавидовали ей сейчас их жены, матери, что она вот едет с ними, разговаривает, сидит рядом. А ведь и с Андреем там посторонние люди. Они, а не она, подают ему чай, еду, меняют бинты, слушают его горячий бред…